На русском вышла книга о выдающемся австрийском режиссере Ульрихе Зайдле — «Зайдль. Метод» Зары Абдуллаевой.
На ее презентацию в Москву приехал сам режиссер, а Антон Долин поговорил с ним — о смерти, капитализме и Украине.
Фотография: Getty Images/Fotobank
Не могу начать разговор ни с чего другого, кроме трагической смерти вашего многолетнего друга и ассистента Михаэля Главоггера, который несколько дней назад скоропостижно скончался в Африке от малярии. Это событие наводит на мысль о том, что профессия документалиста, невзирая на приход в нее новых технологий, остается смертельно опасной.
Я не знаю точных обстоятельств смерти Михаэля, но он всегда путешествовал по всему свету, отправляясь в самые недоступные уголки, и осознанно шел на этот риск. Приступая к работе, он не задается вопросом, есть ли поблизости врач или больница! На этот раз дело было в Либерии… Врача рядом не было. Медики оказались рядом с ним слишком поздно. И ведь это не первый случай — лет десять назад Михаэль в сходных обстоятельствах очень тяжело заболел, была поражена, насколько мне известно, печень. Допускаю, что последствия того заболевания сейчас сыграли роковую роль. Он ведь умер от малярии, а от нее обычно не умирают. Хотя его и лечили неправильно — от тифа, а не от тропической малярии. Конечно, профессия документалиста может и не быть сопряженной с экстримом и риском: таких, как Главоггер, единицы. Однако мир становится все опаснее. Тридцать лет назад я разъезжал по арабским странам как турист и чувствовал себя в полной безопасности. Сегодня даже туристам следует быть готовыми ко всему. Есть и другие опасности. Можно рисковать не только здоровьем, но и жизнью, если раскрываешь правду, которую от мира скрывают, к примеру, мировые корпорации. Они не остановятся ни перед чем, чтобы помешать этому.
Можно ли сказать, что вы идете на риск в ваших картинах — хотя нарушаете не географические или политические границы, а границы интимной жизни ваших героев? Идет ли речь о сексуальной жизни или о тайне исповеди, которую вы, не моргнув глазом, раскрываете в картине «Иисус, ты знаешь»…
Я не ставлю перед собой вопроса о том, иду ли я на риск. Меня интересует лишь одно: удастся ли мне, избрав те или иные формы, иногда экстремальные, добраться до глубинной правды человеческой жизни? Необходимо ли переходить эти границы, чтобы выразить сущность моих героев? Получится ли мне достучаться до зрителя, встряхнуть его, может быть, даже шокировать? Иногда шок — это полезно. Но рисковал я только в начале моей карьеры. Тогда с каждым новым фильмом я наживал себе толпу врагов и находился под реальной угрозой отлучения от профессии. Однако этого не случилось.
Вы говорите о глубинной правде, имея в виду что-то глобальное, раскрываемое в придуманных характерах, или суть тех подлинных людей, которых вы снимаете в своих документальных картинах?
Я игровые фильмы снимаю как документальные, в одной манере, и играют у меня там вперемешку профессионалы с непрофессионалами. Мне важно, чтобы зритель воспринимал фильм не как нечто отвлеченное и иллюзорное, а как частицу реальности, чтобы он узнавал и себя на экране, идентифицировал себя с героями картины. Правда, у неигрового кино есть непреодолимые ограничения: например, в нем я не могу показать смерть героя, а в игровом — могу, там мне дозволено конструировать то, что пожелаю.
То есть та шокирующая истина, которую вы имеете в виду, скрыта не в персонажах, а в зрителях?
Каждый зритель смотрит свой собственный фильм, соотнося его так или иначе со своим внутренним миром. В этом смысле любой мой фильм — это зеркало, отражение современного общества и человека. Смотря кино, зритель вглядывается в себя, осознавая какие-то, нередко неприятные для себя, истины.
Вы собирались делать фильм об австрийских подвалах…
Фильм уже готов, так и называется — «В подвале».
Связано ли это с несколькими австрийскими скандалами о педофилах, державших своих детей в подвалах и насиловавших их?
Действительно, эти случаи нашумели — особенно случай с Наташей Кампуш. Однако в результате я снимал фильм о другом, никакой связи с этими происшествиями.
Бывает ли такое, что вы читаете газету или включаете телевизор и какой-то инцидент вдохновляет вас на очередной сценарий?
Все что угодно может повлиять на меня: будь то фильм, книга, музыка или реальное событие. Но я не тот человек, который кинется снимать кино, прочитав заметку в газете. Для меня гораздо важнее личные наблюдения, которыми я ни с кем не делюсь и которые ложатся в основу моих картин.
Судя по нескольким вашим фильмам — от раннего «Потери неизбежны» до позднего «Импорта-экспорта», — разница между Востоком и Западом, Австрией и Россией, да и в целом славянским миром не так уж велика. С чем, по-вашему, это связано?
Для меня эти границы несущественны. Так называемая славянская или русская душа мне интересна и близка. Но ведь и Австрия как таковая обособилась совсем недавно, а раньше она была центральноевропейской империей — она распространялась на Балканы, включала часть нынешней Украины. Русский или украинский менталитет мне понятнее и ближе, чем французский, с которым я не чувствую никакого родства. Не забывайте, что от Вены до Киева так же близко, как до Парижа.
Ну раз вы почти украинец — а в своей книге Зара Абдуллаева сравнивает вас с замечательным фотографом из Харькова Борисом Михайловым, — то как относитесь к событиям на Украине? Вот живущий не так далеко от вас, в Берлине, документалист Сергей Лозница только что снял на Майдане документальный фильм. Вас такие перспективы не привлекали?
Пока такого желания не было, но я бы и не осмелился, не зная языка и не разбираясь во внутренней ситуации. Понимаю я только одно: Янукович, конечно, преступник, но не меньшая преступница — Тимошенко. Запад с США во главе проводит политику защиты собственных интересов, а судьба Украины и ее народа их мало интересуют. Их демократические лозунги лицемерны, и явно не учитывают интересы всех задействованных сторон.
Вы бы не хотели снять фильм о Януковиче? Типичный ваш персонаж!
Интересно, это почему?
Ну как, он такой карикатурный с виду, а внутри там явно — никем еще не раскрытые бездны.
Не знаю насчет самого Януковича, но тема, которая меня всегда интересовала — постсоветские олигархи. Я бы снял о них фильм. Люди, которые обогатились, присвоив народное достояние, а теперь проникли в политику и пытаются управлять государством. Но, думаю, это бесперспективно, к этим людям не подступиться.
Как вы относитесь к самому тому факту, что о вас в России написали целую книгу?
Она, кстати, не только на русском, она же двуязычная: еще и на немецком! Да, появление такой книги — настоящее чудо, хоть и маленькое. Я очень горд, и мне приятно, что издали ее в стране, где мои фильмы хорошо понимают и высоко ценят. Как, кстати, много где в Восточной Европе. Что доказывает в очередной раз сказанное раньше: я ближе русским, чем американцам, иначе книгу обо мне написали бы в США.
Одни называют вас циником, другие гуманистом. Что, по-вашему, ближе к истине? Что вам больше льстит?
Это вы сами решайте. Хотя циником меня, к счастью, не называют уже давно.
Да, звучало такое обвинение, но давно, когда зрители еще не разобрались в том, чем я на самом деле занимаюсь.