Стоит ли идти на «Город грехов-2»

Первый «Город грехов» был совершенен.
Есть такая категория фильмов. Куда более редкая, чем, скажем, великие. И мало когда с этой последней совпадающая. Великие фильмы ставят великие вопросы, торят новые пути в киноискусстве, делаются на пределе возможностей – а на этом пределе маленькие перекосы да недочеты почти неизбежны, просто неважны.

Совершенный фильм амбициозен иначе, ему не до новых путей и проблем мироздания, он – вещь-в-себе, ювелирный артефакт, в нем все пригнано до миллиметра, ни сучков ни задоринок.

Если где-нибудь в 25-й песне «Чистилища» у Данте хромает одна из рифм, величия «Божественной комедии» это не умалит ничуть; роль сонетов Теофиля Готье в мировой культуре в двадцать раз меньше, но слабых рифм там нет. «Восемь с половиной» или «Андрей Рублев» могут позволить себе монтажные неточности или сбои в композиции кадра; в «Городе грехов» идеален каждый кадр и каждый стык. Экранизации комикса больше рассчитывать и не на что.

Снять сиквел «Города грехов» можно было двумя общепринятыми способами, и оба в данном случае вели бы к верному провалу. Один – усилить действие: все то же самое, но еще насыщеннее, еще неистовее, еще отчаяннее, кровавее и сентиментальнее. Этим способом Родригес пользовался, и не без успеха, снимая оба сиквела «Детей шпионов», – но, во-первых, первый «Город грехов» и так был сработан на пределе, во-вторых, при таком подходе велика вероятность перейти грань, за которой начинается чистый культовый артхаус (и получить что-то вроде кинокомиксов Энки Билаля), а в-третьих и в-главных, пришлось бы пожертвовать фирменной элегической интонацией оригинала. Той, которая даже в самых боевых эпизодах оставляла ощущение вязкой неспешности целого, прохладцы дурной бесконечности происходящего – и которая неразрывно связана с изобразительной стилистикой фильма, его мягким снежком, облупленными стенами, потерянными душами и пустынными закоулками.

Это был бы уже совсем какой-то другой город, отличающийся от прежнего примерно так же, как Дэдвуд в конце третьего сезона отличался от Дэдвуда в начале первого. На такой «Город грехов-2» просто не было бы смысла идти – всегда ведь можно пересмотреть «Таксиста» Скорсезе.

Второй способ – сохраняя прежнее напряжение действия, расширить его. Это Родригес тоже уже делал: в своей трилогии об Эль Мариачи (удачно) и в сиквеле «Мачете» (полуудачно). Второй фильм в этом случае, вероятно, назывался бы «Штат грехов», за которым маячили бы «Страна грехов», «Планета грехов» и «Вселенная грехов». Проблема в том, что «Город грехов» обязан своим устройством – и в немалой степени обаянием – замкнутости пространства. Без нее не было ни общего фатализма действия и персонажей (и как следствие, той самой «элегической интонации»), ни сюжетной конструкции, в которой разные новеллы взаимно пересекаются и накладываются, точнее сказать – теснятся. На большем пространстве создать такой же эффект пространственно-временнóй тесноты было бы куда как затруднительно, а пропитывать пейзажные просторы фатализмом в современном американском кино умеют разве что братья Коэны.

Попросту говоря, самодостаточность «Города грехов» сыграла с ним дурную шутку; совершенство не ведает о развитии. Фильм Родригеса – феномен главным образом стилистический, а любой из описанных двух способов неминуемо привел бы к искажению именно стиля, то есть – сути оригинала, и тем самым обессмыслил бы всю затею.

Необходимо было пожертвовать чем-нибудь другим. И Родригес пожертвовал совершенством. Не стилевым, конечно. Соразмерностью частей. Композицией.

Подзаголовок «Города грехов-2» гласит: «Женщина, ради которой стоит убивать». Строго говоря, из четырех новелл, составивших фильм, этот подзаголовок относится лишь к одной: повести о femme fatale, сеющей вокруг себя смерть и раздор. Но в название она вынесена справедливо, ибо занимает больше экранного времени, нежели остальные три, вместе взятые. Скорее уж, само присутствие остальных трех – рудимент прежней конструкции, единственная функция которого – связать воедино не сам фильм как таковой, но сиквел с оригиналом. То есть остальные новеллы перекликаются с первым «Городом грехов» и сюжетно (так, одна из них наполовину состоит из бесед Джессики Альбы с призраком Брюса Уиллиса и рассказывает о последней схватке стриптизерши Нэнси с сенатором Рорком), и структурно (это тот самый город, о котором можно рассказывать только несколько историй одновременно).

Если полагаться только на единство стиля, они здесь, пожалуй, почти без надобности, и «перемену крупности повествования» в «Городе грехов-2» можно было бы еще и усилить, оставив одну лишь центральную новеллу. Но Родригес – эстет подлинный, а потому как огня бежит любого позерства, в котором его легко (хоть и несправедливо) было бы упрекнуть, свяжи он два своих фильма о Городе грехов одной лишь изобразительной манерой. Да к тому же и повествование в этом случае рисковало бы оказаться слишком просторным, слишком вальяжным. Утраченный фатализм тесноты, вероятно, был бы отчасти возмещен самой центральной фигурой femme fatale (хоть и сменил бы источник, что плохо: носителем Судьбы должен по-прежнему оставаться заглавный герой – Город). А вот прорисовка персонажей, которые обрели бы самостоятельность, перестав быть лишь типажами Города грехов, неизбежно потребовала бы большего психологизма и нюансов, что разрушило бы уже саму эстетику комикса.

Однако во всем остальном центральная новелла сиквела сработана с такой художественной мощью, что ничуть не уступает лучшим эпизодам оригинала. Более того, Родригес чрезвычайно умнó отбирает именно ее для «крупного плана». Первый «Город грехов», несмотря на обилие женских персонажей, был миром по преимуществу мужским, и даже в Старом городе, районе, где заправляли женщины, ничего специфически, индивидуально женского не было. Явление Евы Грин – в платье изумительного синего цвета и с глазами еще более изумительного изумрудного цвета – не просто еще один элемент в мозаике пространства Города грехов, но существенно новый, требующий новых изобразительных решений.

Выдающаяся, головокружительная сцена с плаванием героини в бассейне была бы в первом фильме невозможна: и потому, что выбивалась бы из общей ровной стилистики, и потому, что слишком подробна и необязательна для жесткого повествовательного ритма, чередующего новеллу за новеллой. Героиня Евы Грин словно бы раздвигает пространство сюжета вокруг себя, оказываясь таким образом чуть не на равных с самим Городом. Если ее в фильме так много, то это потому, что она так сильна.

Вынужденный перекосить композицию фильма, чтобы не загубить саму идею сиквела, – Родригес находит себе превосходное алиби (или, говоря формальным языком, мотивировку): «это не я, это она». Давая крупный план, он находит ту, кто заслуживает этой крупности. И если первый фильм был столь безупречно сбалансирован, то это только потому, что там не нашлось женщины, из-за которой он пошел бы вразнос…

Что ж, про устройство мироздания Роберт Родригес по-прежнему знает больше, чем почти любой другой голливудский режиссер (не считая разве что Вуди Аллена и братьев Коэнов). Почти столько же, сколько про кино. А про кино он, черт побери, знает всё.


Автор: Алексей ГУСЕВ


ИСТОЧНИК