Посмотрев недавно «Продюсеров» Мэла Брукса, в очередной раз задумался над такой вещью: а всегда ли стоит смеяться на комедиях? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно решить вначале, а что, собственно, является «комедией». Под это определение подходит множество вещей. Например, телесериалы – как американские, так и отечественного производства. «Комедийность» в них нередко выражается буквально, через закадровый смех. Создатели этих двадцатиминуток настолько не уважают зрителя, что считают необходимым подсказывать – смеяться здесь и вот здесь, когда подадим сигнал.



«Комедиями» можно назвать и современные комиксы, которые студия Марвел, вот уже целое десятилетие, штампует на ура. Шутки Тони Старка, Звёздного Лорда или Доктора Стрэнджа – это то, что должно нас веселить и заставлять хорошо проводить время. На то же нацелены «комедии» с Сетом Рогеном, Адамом Сэндлером и массой других, более или менее талантливых комиков. Во всех этих случаях нас упорно хотят рассмешить, бросают на это все силы. Фильмы того же Сэндлера могут быть очаровательными, с симпатичными героями и сюжетами – но совершенно очевидно при этом, что они вторичны и являются фоном. Юмор же в таких фильмах зачастую груб и прямолинеен – что и срабатывает, так как большая часть целевой аудитории ожидает именно этого.



Постепенно, минуя всё более качественные и увлекательные «комедии», мы достигаем потолка этого жанра, под которым ютятся «День сурка», «В джазе только девушки», «Как украсть миллион» – и некоторое число других замечательных картин. Гармония между сюжетной составляющей и юмором достигает в них своего пика, но главное – появляется глубина, красота, что-то, что выходит за рамки всего лишь «комедии». Иными словами – элемент «авторства». В таких фильмах из цели юмор всё больше превращается в средство, становясь частью эстетики.



В некоторых случаях она даже целиком определяется им – как в ранних и сверхэксцентричных голливудских комедиях («Воспитание крошки», «Филадельфийская история», «Мышьяк и старые кружева») или фильмах Чаплина (преимущество ранних). Но и здесь, при первоклассном визионёрском мастерстве, не покидает ощущение искусственности и натужности. Нас по-прежнему пытаются рассмешить. Проблема в том, что, не полюбив этот юмор, мы будем испытывать лишь скуку и раздражение. А больше козырей у такого кино нет. Хотя у того же Чаплина, в лучших его работах, комедия и трагедия существуют наравне. И, взаимодействуя, рождают нечто универсальное и подлинно прекрасное. Настоящее искусство.



В похожем смысле воспринимаются картины, бывшие некогда эталонами жанров – теперь же обнаружившие иные достоинства. Скажем, «Психо» Хичкока или «Хэллоуин» Карпентера сложно назвать «страшными» фильмами, рассматривая их с нынешней позиции. В них поражает, прежде всего, невероятная изобретательность, с помощью которой это «страшное» и проявляется – в смысле визуально-эстетическом. Ведь, по большому счёту, жанровой поделкой ни один из этих фильмов никогда не был. «Хоррорами» или «ужастиками» их не назовёшь. Они больше и шире таких наименований. Иными словами, граница жанра в этих картинах преодолевается – да и попросту исчезает. Если и была у Хичкока цель «напугать» зрителя, то он не рассчитал своих сил, создав нечто куда более выдающееся и значительное.



То же можно сказать о любом авторском фильме, состоящем всегда из множества жанровых элементов, ни один из которых не определяет его целиком. Поэтому «Холодные закуски», «Восемь с половиной», «Будучи там» или «Криминальное чтиво» вряд ли заставят нас смеяться до слёз. Так как юмор здесь – такой же художественный приём, как движение камеры, цвет или музыка. Благодаря нему усиливается эстетическое впечатление – так что простой улыбки будет вполне достаточно. Остальное отразится внутри, на подсознательном уровне. В хорошей пародии, например, «высмеивание» стереотипов не сводится к одному лишь глумлению, вызывающему приступы хохота, то есть – реакцию поверхностную. Оно задаёт своё собственное, оригинальное направление, свою эстетику, становящуюся поводом взглянуть на что-то иначе – и не обязательно смеясь. Именно поэтому некоторые из фильмов Олтмена («Воры как мы», «МакКейб и миссис Миллер») такие грустные, серые и почти невыносимые. «Пародийность» здесь – синоним «правдивости» или «реальности», противостоящих романтике и пафосу «киношного».



Конечно, не исключён вариант, когда все шутки, вся находчивость, всё остроумие создателей никуда не годятся. Но у авторского фильма всегда есть преимущество – ведь создавался он не «для смеха». Большинство фильмов Вуди Аллена воспринимается мной как нечто безусловно остроумное и интеллектуальное – но абсолютно не смешное. Что не мешает получать удовольствие от забавно придуманных и раскрытых ситуаций просто по факту. Похожим образом обстоят дела и с советскими комедиями. Они нередко кажутся мне изобретательными – но гомерического хохота не вызывают. «Берегись автомобиля», «Служебный роман» или «Бриллиантовая рука» заставляют улыбаться, вызывают симпатию и привязанность. Я признаю, что это забавно, верно подмечено, ценю и уважаю такое кино – но не смеюсь. Да и нужно ли это вообще?



«Комедии», в привычном понимании этого слова, рассчитаны на большую массовую аудиторию, собирающуюся вместе, чтобы поразвлечься. Смех и вообще – вещь очень компанейская. Когда ты сидишь в зале, среди кучи людей, либо на диване, в окружении друзей, наступление момента очередной шутки предугадывается тобой заранее. Ты знаешь, что ещё мгновение – и все засмеются. Это чувство общности в понимании смешного оказывается зачастую важнее качества самого фильма и звучащего там юмора. Важно, что это процесс дружный, душевный, заразительный. Сидя же перед экраном один, ржать как конь ты, вероятно, не будешь. Всё забавное в этом случае переживается внутри. Причём явно глубже, вдумчивее и спокойнее, чем в компании друзей или случайных зрителей. Смеяться же часто вообще не тянет.



При этом по собственному опыту знаю, что есть такая штука, как вынужденный смех. Он может быть вызван тремя причинами. Во-первых, ты пытаешься смеяться над тем, что должно бы казаться смешным – и таким и считается. Неприятно думать, что все понимают юмор, а ты – нет. Во-вторых, можно настраивать себя на правильный лад, стараясь больше и громче смеяться над тем, что на деле ярких эмоций не вызывает. Подобное чувство испытываешь обычно в компаниях, где планка адекватного юмора понижается незаметно – так что ты и не понимаешь даже, почему смеёшься над тем, что в состоянии нормальном счёл бы неприятным и глупым. В-третьих, лично у меня нередко присутствует элемент оглядки на зрителя – виртуального, скажем так. То есть, сидя в одиночестве перед монитором и видя смешной эпизод, я мысленно воображаю себе реакцию друзей или зала, в котором мог бы находиться, зная, над чем именно все станут смеяться – и смеюсь над тем же. Это довольно нелепо – но тоже своего рода попытка развеселить себя хоть как-то. Конечно, бывает такое, что над одной конкретной шуткой, эпизодом или фильмом смеёшься так, будто тебя прорвало. Тут может сказываться особое настроение, либо – в случае шутки или эпизода – очень уж тонко и остроумно подмеченный момент, при виде которого лично ты просто не можешь сдержаться.

Но такое бывает крайне редко. Так как редок и по-настоящему хороший юмор, заменяемый обычно ловко (или не очень) завуалированными пошлостями, разыгрываемыми на разный лад. А мы – люди несчастные, уставшие и развращённые – по слабости душевной смеёмся и разбираться не хотим. Ведь иногда важно повеселиться, отвлечься, забыть о том, кто мы и где.