Сарик Андреасян: Авторское кино — это более долгая модель бизнеса
04.02.2015 23:10
ИСТОРИИ КОТОРЫЕ ПРИШЛИ.
Интервью с одним из самых известных и самых кассовых режиссеров отечественных комедий, Сариком Андреасяном, уже успевшим дебютировать в Голливуде в жанре криминальной драмы с фильмом «Ограбление по-американски», с Эдрианом Броуди и Хейденом Кристенсеном в главных ролях. Фильм стартовал в отечественном кинопрокате 22 января. Сарик рассказал The Internet Times о процессе съемок «Ограбления», о различиях между российской и западной киноиндустриями, поделился своим мнением относительно жанра отечественного авторского кино, а также поведал о ближайших творческих планах.
С сентябрьского фестиваля в Торонто, где состоялся премьерный показ «Ограбления по-американски», прошло уже достаточное количество времени. Помните эмоции, которые испытывали тогда?
Да, очень хорошо помню. Конечно, было волнение: ведь это мой первый международный фильм на английском языке, который показывают на фестивале класса «А». Еще мне было очень интересно, как зарубежная публика смотрит кино, потому что реакцию нашего зрителя я очень хорошо понимаю. Непосредственно на самом показе я удивился тому, что американские зрители смеются над каждой шуткой, намного легче раскачиваются, чем у нас.
Даже когда мы выходили на сцену: я, Эйкон, Кристенсен, мы говорили о съемках, периодически вставляя какие-то шутки, и зал взрывался. Меня это восхищает, у них, видимо, изначально более открытые люди. В целом, мне было очень приятно, что все это произошло, что публика довольна. Я не был на других фестивалях, я не знаю, как люди смотрят фильмы в Каннах или в Венеции. Но думаю, что это все равно определенная культура.
В Торонто все досидели до самого конца, досматривали титры, и это, видимо, вопрос этики. Скорее всего, на каждом фильме так происходит. И этому надо учиться. У нас обычно — на всех премьерах, на которых я бывал, не важно: своих или чужих, как только появляется первый титр — люди встают и убегают. Соревнуются, кто быстрее до гардероба добежит. Вот такие нюансы.
В Торонто все-таки международная арена, а когда фильм стартовал в прокате у нас, какие эмоции испытывали?
Там люди просто приходили посмотреть кино, по большому счету. Здесь люди приходят посмотреть, что же сделал Сарик. Изначально высказывается очень много сомнений, потому что у нас как бы так принято. Реакцию нашего зрителя я понимал. Над некоторыми шутками здесь не смеялись (их просто не понимают), над некоторыми наоборот. Но самое главное, что я чувствовал и в том зале, и в этом, что тишина напряженная, что фильм держит внимание. Для меня это очень важно. На комедии все очень просто: люди смеются, значит, все прошло хорошо. На драме тяжелее понимать состояние зала. Ты это энергетически как-то чуешь. Мне кажется, что премьера у нас прошла хорошо.
В одном из интервью Вы сказали, что за 25-й день съемок пришлось отдать свой гонорар и гонорар Кристенсена. Почему не удалось уложиться в срок?
Дело в том, что изначально снять такой вот фильм за 24 дня - это было безумием. Но вопрос стоял глобальный. Либо ты говоришь: «Нет, мы не можем снять за 24 дня» и вообще не снимаешь кино, потому что дополнительных денег не будет в любом случае, либо ты на это соглашаешься. Мы решили рискнуть, но в процессе стало понятно, что нам 25-й день необходим, а денег на него нет. Я-то свой гонорар пожертвовал еще задолго до начала съемок, потому что было на что пожертвовать.
И тут на встречу пошел Хейден. Конечно, мы потратили не весь его гонорар, но частично он покрыл этот день. И это все равно героизм. Я не мог себе такого представить, например, у нас. Но дело не в нашей стране — речь вообще, в целом, о том, почему человек так поступает, как люди сопереживают своему делу. И мы сняли этот съемочный день. По сути, 30 секунд погони, но она была необходима.
Известно, что когда Эдриан Броуди приехал к Вам на съемочную площадку, он выкладывался по полной, а ведь он уже состоявшийся актер, достаточно известный на Западе. То же самое, я так понимаю, можно сказать и о Кристенсене, и о всей съемочной группе в целом. Они работают «без бумажки» и подходят к делу очень обстоятельно, детально изучая сценарий. В то же время у нас, в нашем кинематографе, некоторые актеры, добившиеся успеха, начинают «звездить». В чем здесь разница? Тут дело исключительно в различии киноиндустрий или затрагивается еще и какой-то аспект нашего менталитета?
У моего друга есть одна гениальная фраза: «В России человек богатеет для того, чтобы унизить того, кто еще не разбогател». Или, например, бывает, что человек начинает заниматься боксом, для того, чтобы отомстить тому, кто его обидел в детстве. Это ментальные вещи. У нас человек, когда добивается успеха, зачастую начинает немножко с презрением относиться к тем, кто еще не добился. У них (на Западе — прим. автора) успех напрямую связан с большим заработком.
И когда успех к тебе пришел, ты должен ему соответствовать, соответствовать определенному уровню. Теперь все тебя знают, ты, допустим, получил «Оскар», и ты должен так себя вести, держать, чтобы тобой все восхищались. И уже неважно, сколько стоит фильм, неважно, кто его снимает, ты должен быть на высоте, выкладываться по полной. И это прекрасно! У нас же, я думаю, актер очень сильно различает проекты. Он думает: «Вот это снимает этот — тут буду вести себя прилично, а это снимают молодые ребята – опоздаю-ка я на два часа». И должны смениться поколения, чтобы ситуация изменилась. Хотя уже многие все-таки мыслят на уровне глобализации. Например, многие мои сверстники, тридцатилетние, да и те, кто старше, кто еще больше застали «совок» (Прим. ред. - СССР).
Были ли на съемочной площадке импровизации? Или все четко по сценарию?
Импровизации были, но немного. Обычно много импровизаций бывает в комедии, поскольку там очень много условностей, и их можно разгонять. Так, в принципе, Джадд Апатоу снимает. Да и многие другие. В Америке комедия зачастую не актерская, а стенд-ап’ная. Мы пробовали в последнее время так делать. То есть, я не мешаю актерам, я им говорю: «Ребят, безусловно, есть важные вещи, которые нужно произнести, но дальше я вас не держу. Если вы понимаете, что можете сделать это смешнее, разогнать — не останавливайтесь». Слава богу, мы не на пленку снимаем, давно цифровая эпоха, и потому не важно, идет у тебя дубль 2 минуты или 4. На выходе возьмем самое лучшее, самое смешное. Касательно импровизаций именно в «Ограблении по-американски», там есть сцены, когда Броуди приезжает на желтой машине к Хэйдену. Очень смешная.
Да, классная сцена.
Да. На самом деле, её не было на бумаге.
Вообще?
Вообще. Это была просто ремарка: Фрэнки заезжает за Джэймсом на работу. И все. Это был первый съемочный день Броуди. Мы встретились, он говорит: «Что будем делать?». Я говорю: «Знаешь, текст не написан, но думаю, что он должен быть. Фрэнки должен его уговорить — для зрителя. Зритель должен понимать, что он сел в машину, потому что брат опять его уговорил». Но я не знал, какой он будет говорить текст. Мы поставили две камеры, чтобы со всех точек уловить эту импровизацию. И абсолютно все, что он говорит — все импровизация!
И причем Броуди еще очень органично вписался в свой образ.
Да-да. Даже ситуация с желтой машиной была смешная. Он пришел на площадку и говорит: «А на какой я машине буду ездить?». Я говорю: «Вот на этой желтой». А он: «Ну как? Это же бабушкина машина! Старая развалюха!» Я ему: «Ну, твой герой и не может ездить на крутой машине». И он думал-думал и говорит: «Ну, я это обыграю». После он ко мне подходил и говорил: «Спасибо за желтую машину, потому что ты мне дал амуницию, актерскую броню».
Картина появилась на мировой арене — в Торонто. Получили ли Вы после этого какие-то отзывы от коллег-режиссеров?
Вы знаете, режиссеры друг с другом не так чтобы очень плотно общаются. Там — тем более. Плюс я — человек новый, знаю очень мало народу. Вот моим коллегам в России фильм понравился. После премьеры ко мне подходили операторы, художники, постановщики и хвалили. Особенно люди удивлялись, когда узнавали, за какое количество смен это снято. Съемки это тяжелый труд. Например, в фильме последние 30 минут постоянно идет дождь. То есть абсолютно каждый кадр ты должен снять на дожде, каждый выстрел. Разбиваешь окно, делаешь дубль и снова разбиваешь. И все это снимаешь с нескольких точек. Это сложный процесс, большой стресс, потому что тебе помимо прочего нужно, чтобы все каждый раз правильно разбивалось так же, как и в предыдущих дублях. Поэтому те, кто понимает съемочный процесс, они, конечно же, оценивают работу.
В одном из своих интервью вы отвечали на вопрос про ингредиенты успешности западного кино. Вы, как уже состоявшийся режиссер кассовых комедий в российском прокате, можете сформулировать ингредиенты успеха нашего кино?
В комедийном кино ингредиенты, думаю, уже давно понятны. Во-первых, это интересная идея, интересный сюжет с элементами, может быть, даже чуда. И это есть конечно не только в моих фильмах. «8 новых свиданий»: люди поменялись семьями; «Любовь-Морковь»: люди поменялись телами; вспомним того же «Беременного»: брутальный беременный мужик. То есть все эти фильмы, которые заработали много денег, очевидно, имеют необычный сюжет. Интересен, на мой взгляд, заход в фильме «Что творят мужчины»: люди занимаются сексом за деньги. Но конечно, это очень циничный заход. Второй ингредиент — пространство. В «Любви в большом городе» был Лос-Анджелес и Нью-Йорк, «Что творят мужчины» — Турция, Лос-Анджелес. Иногда лучше выехать, потому что Москву все уже видели.
И третье — это медийные актеры. Я считаю, что в комедии можно брать так называемые «медийные лица», имею в виду в первую очередь «Comedy Club». В компанию к профессиональным актерам, которые, безусловно должны быть, так как они поднимают качество и уровень фильма. Но желательно при этом, чтобы профессионал был именно комедийным актером, как это осуществлено в Америке. У них все в этом плане очень очевидно: Сэндлер, Стиллер и прочие. Да, иногда они переходят в драму, но это бывает один раз в десять лет. И точно так же с драматическими актерами: сколько раз Дауни младший играл в комедиях?
Из примеров «многостаночников» я только, наверное, де Ниро знаю, который 20 лет уже играет в комедии и перешел в них органично. Другие все же специализируются. Вот Лиам Ниссон – я уже 5 лет вижу с ним похожие боевики. И у такого кино есть почитатели, это бизнес-направление, к которому надо относиться как к определенной нише. Точно так же, с фильмами ужасов: в каждом втором таком американском фильме семья въезжает в новый дом. Многие фильмы так начинаются, и никого это не смущает. Просто правило жанра, правило определенной игры. А кто-то этого не понимает, сравнивает несравнимое, и в информационном пространстве происходит бардак, когда пытаются, допустим, сравнивать «Левиафан» и «Что творят мужчины». А это совершенно разные ниши, разные кино, совершенно разные задачи.
И разный зритель?
Безусловно. Эти люди никогда не пересекаются, никогда.
А кто тогда ходит на комедии? Массовый зритель - кто он, в данном случае?
Себя я тоже считаю массовым зрителем. Массовый зритель выбирает в первую очередь из того, что широко представлено. А представлено широко то, во что верят кинотеатры. Кинотеатры же верят в жанровое кино. Они точно понимают, что аудитория от 16 до 30 лет с удовольствием придет в субботу вечером на комедию и будет смеяться. Аудитория от 30 лет пойдет скорее на Бердмана, допустим, или на «Судью» с Дауни младшим. И все пойдут на блокбастер. Соответственно, «Судья» получит три сеанса, «Что творят мужчины» — пять сеансов, а «Аватар» получит пятьдесят. То есть управляющие кинотеатром понимают, сколько зрителей потенциально заинтересовано в каком жанре. У комедии немного зрителей в стране: потолок — 1,5 миллиона. Просто она стабильна. Для сравнения, на «Сталинград» пришло 6 млн. человек. Такой показатель аудитории невозможен с комедией. Не представляю, что это должна быть за комедия, чтобы все в стране захотели ее посмотреть. И когда мы делаем комедию, мы это все понимаем.
Соответственно, бюджет комедии не может быть больше 50 млн. рублей. Максимум, который она может собрать в прокате, - это 250-300 млн. Половину надо отдать кинотеатрам, вычесть рекламу, вычесть производственный бюджет, и еле-еле останется на гонорары. Получается, что если комедия начнет в производстве стоить 100 млн. рублей — она скорее всего не окупится. Очень многие начинающие продюсеры думают: «Ну, сейчас я на комедию в два раза больше потрачу, и все узнают, как это должно быть». А после второго фильма уходят из бизнеса. Я думаю, что если у тебя есть 100 млн. рублей, тебе уже не надо снимать комедию. Найди еще 100 и сними большую фантастику или военный фильм, у которых будет уже 6 млн. зрителей.
Хорошо, тогда исходя из этого расчета: кто зрители «Ограбления»?
Мужчины старше 30. Я это четко понимаю, но мы сделали довольно хитрый маркетинговый ход. Мы рекламировали «Ограбление по-американски» в первую очередь как боевик, хотя в реальности — это криминальная драма с элементами боевика. Но если бы я рекламировал его как драму, никто бы не пришел в кино, потому что мало кто хочет «грузиться», плакать, мало кто хочет слышать честные драматические диалоги в субботу вечером. В результате, тот, кто ждал типичного боевика, недоволен, но много отзывов, в которых говорится, что фильм замечательный, глубокий. Конечно, я понимал, что будет некоторое количество людей, которые посчитают себя обманутыми. Но, повторюсь, если бы ко мне пришли только те, кто любит драму, мы бы не смогли собрать в прокате ничего.
Вы упомянули «Левиафан». Это больше относится к авторскому кино, на Ваш взгляд, или это тоже массовое кино?
Исключительно авторское кино. Безусловно. Создатели «Левиафана» очень умные - и продюсеры, и маркетологи, и режиссер. Они хорошо понимают, что они снимают фильм в первую очередь для того, чтобы участвовать в фестивалях и получать там призы. Не получаешь призы — твой фильм моментально забывают. Если получаешь, то у него будет долгая жизнь: фестивали, гранты. Ты окупаешься. Я думаю, что «Левиафан» и лет через 5-10 будут показывать по телевизору, а комедию — вряд ли. Комедий так много, одна приходит на замену другой. Авторское кино – единичный продукт. И более долгая модель бизнеса.
Но в России, в отличие от Европы, например, этот бизнес не особо развит. В Европе, к слову, авторское кино хорошо идет в прокате. То есть «Левиафан» — это просто другая модель. Мне эта модель не близка по двум причинам: я пока не понимаю, как именно работает этот бизнес, плюс я, как режиссер, не чувствую этой модели. Я знаю как делать развлекательное кино. Даже «Ограбление по-американски» — это драма, которая развлекает. А вот что-то такое прямо фестивальное-фестивальное – точно не мое.
Не ваш жанр?
Просто не мой жанр. Было понятно, что у фильма будет «Золотой глобус». Скорее всего, будет и «Оскар», если не произойдет каких-то неожиданностей. Почему? Много всего сошлось: правильный фильм в правильное время, знаменитый режиссер. И этим надо гордиться. Если мы получим «Оскар», будет прекрасно! Наша страна не получала «Оскар» 21 год. Я не понимаю, почему так все возмущаются. Что такое? В чем проблема? Гордиться надо своим кинематографом.
Во многих голливудских фильмах присутствует образ русского врага, этакого мафиози. Одно из последних подтверждений этому – «Джон Уик» с Киану Ривзом. Русский в этом кино получился к тому же весьма карикатурным. Как режиссер и продюсер, поработавший уже на Западе, скажите: с чем это связано? Почему в США русских всегда показывают именно такими? Это устоявшийся канон?
Это устоявшийся канон, безусловно. Они нас считают и глупыми, считают и варварами. У них есть даже фраза: «Самый опасный белый человек — это русский человек».
То есть это все на полном серьезе?
На полном серьезе. Эти вещи происходят в первую очередь от воспитания. После Второй мировой американцев воспитывали, говоря, что мы — враги. Нам говорили, что они — враги. В Америке так думают до сих пор, особенно взрослые. Наш художник-постановщик сказал мне: «Если бы мой отец-республиканец знал, что я снимаю с русскими кино, то он перевернулся бы в гробу».
И в ближайшее время ничего не изменится?
Вряд ли. Им это выгодно: нужны люди, над которыми они могут смеяться. Ведь и мы, когда смотрим сериал «Наша Russia», особо не задумываемся над тем, какими мы выставляем таджиков - Равшана и Джамшута. Так и мы для американцев, своего рода, Равшаны и Джамшуты.
Поговорим о ваших настоящих проектах, о ваших творческих планах. Среди них, насколько я знаю, есть фильмы «Мафия», «Землетрясение» и «Защитники». Каковы жанры этих фильмов?
«Мафию» мы сняли еще весной того года — это фантастический экшен, снятый по одноименной карточной игре. Тут уже без всяких маркетинговых прекрас.
Сама игра «Мафия» очень психологична. У Вас в фильме уклон идет больше в сторону экшена, или Вы делаете упор на саму суть игры, воплощая её на экране?
И то, и другое. Герои играют в «Мафию», обсуждают кто есть кто. Зритель, также как они, до последнего не будет знать кто мафия. Зритель — соучастник обсуждений. Мы пытались передать накал игры, накал эмоций и ощущение бессилия, когда ты не угадываешь, кто мафия. И мирный житель погибает из-за твоего выбора. Важно, чтобы зритель все это прочувствовал: чтобы чувствовал себя обманутым, когда он не угадал вместе с героями, и победителем, когда угадал. И все это приправлено фантастическим экшном, для той категории людей, которым интересна не только психологическая составляющая картины, но и то, как красиво все взрывается.
Расскажите про «Землетрясение».
Произошло оно 7 декабря в 1988 году. И меня эта тема всегда интересовала, хоть я сам не из Ленинакана, я из Еревана. Но я помню обсуждения этого землетрясения, я помню факты, помню печаль, охватившую всю страну. Всегда думал: почему армяне не снимают про землетрясение? Почему все стараются сделать много фильмов про геноцид, когда есть другие актуальные вещи, как например эта трагедия? Все помнят, как это было больно.
Мы хотим сделать кино про героизм, про то, как люди спасают друг друга. Кино про большого человека, про больших людей, которые вообще были в Советском Союзе. Было невероятно как люди сплотились. Я не могу представить ситуацию, чтобы сейчас где-нибудь в Бишкеке произошло землетрясение, и мы с вами, к примеру, туда поехали. Будем предельно откровенны: уже нет этой сплоченности. И хоть я плохо помню, как это было, но внутренне я скучаю по этому. Мне не нравится, что люди сейчас делят всех бывших соотечественников на «россиянин — не россиянин».
Я хочу сделать кино о том как мы жили раньше, все вместе, кино про великий Советский Союз и великий человеческий дух, мне это интересно. Мне неоднократно предлагали: «Может снимешь про геноцид?». И меня конечно же волнует это тема, и я хочу, чтобы когда-то справедливость восторжествовала. Но я понимаю, что мой фильм ничего нового не скажет и мало что изменит. А с «Землетрясением» — понимаю, что даже если в Африке покажу этот фильм, его поймут, потому что это фильм про Человека.
То есть это попытка выйти на общий масштаб трагедии?
Да. Это в принципе фильм про народ в глобальном понимании. У нас есть потрясающие сцены в сценарии, когда человек на помощь ехал из Курска на тракторе и ему люди бесплатно заливали солярку, чтобы он доехал. Это же уникальный случай! Как так? Я не могу себе сегодня представить эту ситуацию. На мой взгляд, это исследование на тему: «Как мы, будучи великой духовной державой, превратились сегодня в говно». Понимаете? Когда все друг другу завидуют, ненавидят, делают какие-то пакости… Не могу представить, чтобы сегодня произошла трагедия и люди сплотились. Каждый стал отстаивать свои интересы, и это западная модель: есть только я, остальное вокруг меня — либо оно мне выгодно, либо нет. Другого нет. А история «Землетрясения» показывает, что может быть по-другому, если рядом люди, которые тебя поддержат. И речь не о государстве. Тут нет политического фактора. Потеряно что-то такое ментальное, взаимопомощь, сопереживание.
О чем фильм «Защитники»?
«Защитники» — самый амбициозный проект. В принципе, никто у нас такого еще никогда не делал. Аналогом можно назвать «Люди Икс», можно «Мстители». Фильм большой и будет очень дорого стоить. Точный бюджет пока не назову, потому что все считаем. С каждым новым кадром бюджет увеличивается. Потому что понимаю: плохо сделать ты не можешь, а сделать хорошо — это дорого. Соответственно, это такой фильм, где мы не собираемся экономить по одной простой причине - хотим сделать франшизу на десять лет вперед. Как «Люди икс». У них появилась первая часть в 2000 году, сегодня — 2015, и мы по-прежнему смотрим «Люди икс».
Такой огромный сериал, который смотрят на протяжении многих лет. И первым фильмом мы хотим задать эту траекторию. И еще есть такое желание: подсадить наших российских детей, постсоветских, на наших супергероев. Сегодня мы не можем взять чебурашку и сделать его супер-героем, не можем взять зайца из «Ну, погоди» и заставить его летать — это просто вызовет смех. Этого нельзя допустить. Поэтому мы подумали, что если людям понятен кино-язык «Marvel», значит, есть в этом потребность. Мы хотим, чтобы когда у ребенка спросят, каких он любит супер-героев, он, наряду с Тором и Капитаном Америкой, называл и наших супер-героев. Это тяжелый труд, но эту попытку надо сделать. В принципе, нигде сейчас нет супер-героев — только в Америке. Разве что, во Франции – «Астерикс и Обеликс», но они, скорее, комедийные персонажи.
А как Вы придумали этих супергероев? В фильме их, по-моему, четыре.
В первой части, да. Мы отталкивались вот от чего. Мы не можем, как в Америке взять комикс 1932 года и сделать фильм. Решили основываться на реальной истории. Сюжет такой: во время Холодной войны в Советском Союзе ставились эксперименты над людьми, чтобы создать сверхчеловека. И, соответственно, когда холодная война закончилась, их просто распустили. А сейчас, когда защита Родины снова стала актуальной, их опять собирают. Тогда они были созданы по ментальному, географическому признаку: например, хан — олицетворение Казахстана, человек-ветер, мудрец, который быстро перемещается, владеет холодным оружием. Армянин Лер со способностью двигать камни, человек-земля. Девушка украинка, исчезающая в воде (у нас есть сцена, где во время драки она исчезла в дожде). И русский — человек, превращающийся в медведя. Мы просто подумали, что существует этот стереотип.
С пулеметом?
Да. Почему, нет? Пулемет ему выдают в штабе. Мне кажется, что это все наше, родное. Медведь будет полностью нарисованный, как нарисован Халк. Это не будет медведь из зоопарка. Все по-взрослому. Мы решили сделать в первой части четверых, чтобы потом было куда расширять. Плюс тяжело снять фильм, где главных героев десять человек.
Можно сказать, что эта супергеройская концепция была позаимствована с Запада, из США, и в Вашем фильме «Защитники» она приобретает этнический характер.
Безусловно. Когда меня люди спросят: «А почему мы должны прийти на «Защитников», а не на «Мстителей»?» я скажу: потому что это этническое, это свое. Мы будем много снимать в своих локациях, на своей натуре, будем использовать московские объекты — база метро, бункеры Сталина. Наши герои будут спасать свой народ, свою страну. Мы не делаем никакой кальки с них. У нас, например, не будет космического корабля, как в «Мстителях».
Если посмотреть хронологию Ваших картин, сначала вы работали в жанре комедии, потом это была криминальная драма («Ограбление по-американски»), теперь у Вас в планах фантастический экшен, драматический фильм-катастрофа и супергеройское кино, которое, по сути, тоже фантастический экшен. Это все очень разные жанры. Можно ли сказать, что на сегодняшний день Сарик Андреасян – это киноэкспериментатор?
Наверное, можно. Все эти вещи, в принципе, происходят логично. И связаны с бизнес-моделью. На Западе ты можешь сразу дебютировать с фантастическим экшеном или с криминальной драмой. В России я не очень понимаю, как это возможно. Представьте ситуацию: вы — продюсер, я прихожу к вам с фильмом, бюджет которого 20 млн. долларов. Вы говорите: «Ты кто?». Я отвечаю: «Дебютант». Все, разговор закончен. Какой повод поверить в меня? Поэтому в России нужно выждать лет пять, чтобы в какой-то момент снять то, что ты очень хотел.
Я изначально понимал, что в какой-то момент мы закончим с комедиями. То есть они будут разбавлены другими жанрами. Как я и говорил, если у комедии — 1,5 млн. зрителей, то у фантастического экшена — 6 млн. Если трейлер будет смотреться круто, если люди поверят в него, то я уверен, что они придут. Большие фильмы способны укрепить веру в российское кино. Комедия на это неспособна. И дело не в её качестве, а дело в её жанре. Даже если комедия великая, это не великий продукт, это просто проходная вещь. Никто спустя время не обсуждает комедию. Когда молодежь собирается в кафе, они обсуждают «Интерстеллар». Это вопрос отношения к жанру.
Поэтому я и думаю, что мне нужно идти вперед. А касаемо жанров я искренне считаю, что если человек хорошо учился на режиссера, то он может снять любой жанр. Это же профессия. В какой-то степени я себя ищу, учусь. Сложность в том, что кинообразования в России практически не существует. Кинообразование, которое показывает тебе черно-белые фильмы, это не совсем кинообразование. Мир ушел далеко вперед. Мне кажется, можно неделю смотреть черно-белые фильмы, чтобы понять, какой была история, а потом уже переключаться на «Человека-паука» и «Аватар» и слушать экспертов досконально.
Фото:Светлана Наконечная
С сентябрьского фестиваля в Торонто, где состоялся премьерный показ «Ограбления по-американски», прошло уже достаточное количество времени. Помните эмоции, которые испытывали тогда?
Да, очень хорошо помню. Конечно, было волнение: ведь это мой первый международный фильм на английском языке, который показывают на фестивале класса «А». Еще мне было очень интересно, как зарубежная публика смотрит кино, потому что реакцию нашего зрителя я очень хорошо понимаю. Непосредственно на самом показе я удивился тому, что американские зрители смеются над каждой шуткой, намного легче раскачиваются, чем у нас.
Даже когда мы выходили на сцену: я, Эйкон, Кристенсен, мы говорили о съемках, периодически вставляя какие-то шутки, и зал взрывался. Меня это восхищает, у них, видимо, изначально более открытые люди. В целом, мне было очень приятно, что все это произошло, что публика довольна. Я не был на других фестивалях, я не знаю, как люди смотрят фильмы в Каннах или в Венеции. Но думаю, что это все равно определенная культура.
В Торонто все досидели до самого конца, досматривали титры, и это, видимо, вопрос этики. Скорее всего, на каждом фильме так происходит. И этому надо учиться. У нас обычно — на всех премьерах, на которых я бывал, не важно: своих или чужих, как только появляется первый титр — люди встают и убегают. Соревнуются, кто быстрее до гардероба добежит. Вот такие нюансы.
В Торонто все-таки международная арена, а когда фильм стартовал в прокате у нас, какие эмоции испытывали?
Там люди просто приходили посмотреть кино, по большому счету. Здесь люди приходят посмотреть, что же сделал Сарик. Изначально высказывается очень много сомнений, потому что у нас как бы так принято. Реакцию нашего зрителя я понимал. Над некоторыми шутками здесь не смеялись (их просто не понимают), над некоторыми наоборот. Но самое главное, что я чувствовал и в том зале, и в этом, что тишина напряженная, что фильм держит внимание. Для меня это очень важно. На комедии все очень просто: люди смеются, значит, все прошло хорошо. На драме тяжелее понимать состояние зала. Ты это энергетически как-то чуешь. Мне кажется, что премьера у нас прошла хорошо.
В одном из интервью Вы сказали, что за 25-й день съемок пришлось отдать свой гонорар и гонорар Кристенсена. Почему не удалось уложиться в срок?
Дело в том, что изначально снять такой вот фильм за 24 дня - это было безумием. Но вопрос стоял глобальный. Либо ты говоришь: «Нет, мы не можем снять за 24 дня» и вообще не снимаешь кино, потому что дополнительных денег не будет в любом случае, либо ты на это соглашаешься. Мы решили рискнуть, но в процессе стало понятно, что нам 25-й день необходим, а денег на него нет. Я-то свой гонорар пожертвовал еще задолго до начала съемок, потому что было на что пожертвовать.
И тут на встречу пошел Хейден. Конечно, мы потратили не весь его гонорар, но частично он покрыл этот день. И это все равно героизм. Я не мог себе такого представить, например, у нас. Но дело не в нашей стране — речь вообще, в целом, о том, почему человек так поступает, как люди сопереживают своему делу. И мы сняли этот съемочный день. По сути, 30 секунд погони, но она была необходима.
Известно, что когда Эдриан Броуди приехал к Вам на съемочную площадку, он выкладывался по полной, а ведь он уже состоявшийся актер, достаточно известный на Западе. То же самое, я так понимаю, можно сказать и о Кристенсене, и о всей съемочной группе в целом. Они работают «без бумажки» и подходят к делу очень обстоятельно, детально изучая сценарий. В то же время у нас, в нашем кинематографе, некоторые актеры, добившиеся успеха, начинают «звездить». В чем здесь разница? Тут дело исключительно в различии киноиндустрий или затрагивается еще и какой-то аспект нашего менталитета?
У моего друга есть одна гениальная фраза: «В России человек богатеет для того, чтобы унизить того, кто еще не разбогател». Или, например, бывает, что человек начинает заниматься боксом, для того, чтобы отомстить тому, кто его обидел в детстве. Это ментальные вещи. У нас человек, когда добивается успеха, зачастую начинает немножко с презрением относиться к тем, кто еще не добился. У них (на Западе — прим. автора) успех напрямую связан с большим заработком.
И когда успех к тебе пришел, ты должен ему соответствовать, соответствовать определенному уровню. Теперь все тебя знают, ты, допустим, получил «Оскар», и ты должен так себя вести, держать, чтобы тобой все восхищались. И уже неважно, сколько стоит фильм, неважно, кто его снимает, ты должен быть на высоте, выкладываться по полной. И это прекрасно! У нас же, я думаю, актер очень сильно различает проекты. Он думает: «Вот это снимает этот — тут буду вести себя прилично, а это снимают молодые ребята – опоздаю-ка я на два часа». И должны смениться поколения, чтобы ситуация изменилась. Хотя уже многие все-таки мыслят на уровне глобализации. Например, многие мои сверстники, тридцатилетние, да и те, кто старше, кто еще больше застали «совок» (Прим. ред. - СССР).
| Цитата |
|---|
| У моего друга есть одна гениальная фраза: «В России человек богатеет для того, чтобы унизить того, кто еще не разбогател». |
Были ли на съемочной площадке импровизации? Или все четко по сценарию?
Импровизации были, но немного. Обычно много импровизаций бывает в комедии, поскольку там очень много условностей, и их можно разгонять. Так, в принципе, Джадд Апатоу снимает. Да и многие другие. В Америке комедия зачастую не актерская, а стенд-ап’ная. Мы пробовали в последнее время так делать. То есть, я не мешаю актерам, я им говорю: «Ребят, безусловно, есть важные вещи, которые нужно произнести, но дальше я вас не держу. Если вы понимаете, что можете сделать это смешнее, разогнать — не останавливайтесь». Слава богу, мы не на пленку снимаем, давно цифровая эпоха, и потому не важно, идет у тебя дубль 2 минуты или 4. На выходе возьмем самое лучшее, самое смешное. Касательно импровизаций именно в «Ограблении по-американски», там есть сцены, когда Броуди приезжает на желтой машине к Хэйдену. Очень смешная.
Да, классная сцена.
Да. На самом деле, её не было на бумаге.
Вообще?
Вообще. Это была просто ремарка: Фрэнки заезжает за Джэймсом на работу. И все. Это был первый съемочный день Броуди. Мы встретились, он говорит: «Что будем делать?». Я говорю: «Знаешь, текст не написан, но думаю, что он должен быть. Фрэнки должен его уговорить — для зрителя. Зритель должен понимать, что он сел в машину, потому что брат опять его уговорил». Но я не знал, какой он будет говорить текст. Мы поставили две камеры, чтобы со всех точек уловить эту импровизацию. И абсолютно все, что он говорит — все импровизация!
И причем Броуди еще очень органично вписался в свой образ.
Да-да. Даже ситуация с желтой машиной была смешная. Он пришел на площадку и говорит: «А на какой я машине буду ездить?». Я говорю: «Вот на этой желтой». А он: «Ну как? Это же бабушкина машина! Старая развалюха!» Я ему: «Ну, твой герой и не может ездить на крутой машине». И он думал-думал и говорит: «Ну, я это обыграю». После он ко мне подходил и говорил: «Спасибо за желтую машину, потому что ты мне дал амуницию, актерскую броню».
Картина появилась на мировой арене — в Торонто. Получили ли Вы после этого какие-то отзывы от коллег-режиссеров?
Вы знаете, режиссеры друг с другом не так чтобы очень плотно общаются. Там — тем более. Плюс я — человек новый, знаю очень мало народу. Вот моим коллегам в России фильм понравился. После премьеры ко мне подходили операторы, художники, постановщики и хвалили. Особенно люди удивлялись, когда узнавали, за какое количество смен это снято. Съемки это тяжелый труд. Например, в фильме последние 30 минут постоянно идет дождь. То есть абсолютно каждый кадр ты должен снять на дожде, каждый выстрел. Разбиваешь окно, делаешь дубль и снова разбиваешь. И все это снимаешь с нескольких точек. Это сложный процесс, большой стресс, потому что тебе помимо прочего нужно, чтобы все каждый раз правильно разбивалось так же, как и в предыдущих дублях. Поэтому те, кто понимает съемочный процесс, они, конечно же, оценивают работу.
В одном из своих интервью вы отвечали на вопрос про ингредиенты успешности западного кино. Вы, как уже состоявшийся режиссер кассовых комедий в российском прокате, можете сформулировать ингредиенты успеха нашего кино?
В комедийном кино ингредиенты, думаю, уже давно понятны. Во-первых, это интересная идея, интересный сюжет с элементами, может быть, даже чуда. И это есть конечно не только в моих фильмах. «8 новых свиданий»: люди поменялись семьями; «Любовь-Морковь»: люди поменялись телами; вспомним того же «Беременного»: брутальный беременный мужик. То есть все эти фильмы, которые заработали много денег, очевидно, имеют необычный сюжет. Интересен, на мой взгляд, заход в фильме «Что творят мужчины»: люди занимаются сексом за деньги. Но конечно, это очень циничный заход. Второй ингредиент — пространство. В «Любви в большом городе» был Лос-Анджелес и Нью-Йорк, «Что творят мужчины» — Турция, Лос-Анджелес. Иногда лучше выехать, потому что Москву все уже видели.
И третье — это медийные актеры. Я считаю, что в комедии можно брать так называемые «медийные лица», имею в виду в первую очередь «Comedy Club». В компанию к профессиональным актерам, которые, безусловно должны быть, так как они поднимают качество и уровень фильма. Но желательно при этом, чтобы профессионал был именно комедийным актером, как это осуществлено в Америке. У них все в этом плане очень очевидно: Сэндлер, Стиллер и прочие. Да, иногда они переходят в драму, но это бывает один раз в десять лет. И точно так же с драматическими актерами: сколько раз Дауни младший играл в комедиях?
Из примеров «многостаночников» я только, наверное, де Ниро знаю, который 20 лет уже играет в комедии и перешел в них органично. Другие все же специализируются. Вот Лиам Ниссон – я уже 5 лет вижу с ним похожие боевики. И у такого кино есть почитатели, это бизнес-направление, к которому надо относиться как к определенной нише. Точно так же, с фильмами ужасов: в каждом втором таком американском фильме семья въезжает в новый дом. Многие фильмы так начинаются, и никого это не смущает. Просто правило жанра, правило определенной игры. А кто-то этого не понимает, сравнивает несравнимое, и в информационном пространстве происходит бардак, когда пытаются, допустим, сравнивать «Левиафан» и «Что творят мужчины». А это совершенно разные ниши, разные кино, совершенно разные задачи.
И разный зритель?
Безусловно. Эти люди никогда не пересекаются, никогда.
А кто тогда ходит на комедии? Массовый зритель - кто он, в данном случае?
Себя я тоже считаю массовым зрителем. Массовый зритель выбирает в первую очередь из того, что широко представлено. А представлено широко то, во что верят кинотеатры. Кинотеатры же верят в жанровое кино. Они точно понимают, что аудитория от 16 до 30 лет с удовольствием придет в субботу вечером на комедию и будет смеяться. Аудитория от 30 лет пойдет скорее на Бердмана, допустим, или на «Судью» с Дауни младшим. И все пойдут на блокбастер. Соответственно, «Судья» получит три сеанса, «Что творят мужчины» — пять сеансов, а «Аватар» получит пятьдесят. То есть управляющие кинотеатром понимают, сколько зрителей потенциально заинтересовано в каком жанре. У комедии немного зрителей в стране: потолок — 1,5 миллиона. Просто она стабильна. Для сравнения, на «Сталинград» пришло 6 млн. человек. Такой показатель аудитории невозможен с комедией. Не представляю, что это должна быть за комедия, чтобы все в стране захотели ее посмотреть. И когда мы делаем комедию, мы это все понимаем.
Соответственно, бюджет комедии не может быть больше 50 млн. рублей. Максимум, который она может собрать в прокате, - это 250-300 млн. Половину надо отдать кинотеатрам, вычесть рекламу, вычесть производственный бюджет, и еле-еле останется на гонорары. Получается, что если комедия начнет в производстве стоить 100 млн. рублей — она скорее всего не окупится. Очень многие начинающие продюсеры думают: «Ну, сейчас я на комедию в два раза больше потрачу, и все узнают, как это должно быть». А после второго фильма уходят из бизнеса. Я думаю, что если у тебя есть 100 млн. рублей, тебе уже не надо снимать комедию. Найди еще 100 и сними большую фантастику или военный фильм, у которых будет уже 6 млн. зрителей.
Хорошо, тогда исходя из этого расчета: кто зрители «Ограбления»?
Мужчины старше 30. Я это четко понимаю, но мы сделали довольно хитрый маркетинговый ход. Мы рекламировали «Ограбление по-американски» в первую очередь как боевик, хотя в реальности — это криминальная драма с элементами боевика. Но если бы я рекламировал его как драму, никто бы не пришел в кино, потому что мало кто хочет «грузиться», плакать, мало кто хочет слышать честные драматические диалоги в субботу вечером. В результате, тот, кто ждал типичного боевика, недоволен, но много отзывов, в которых говорится, что фильм замечательный, глубокий. Конечно, я понимал, что будет некоторое количество людей, которые посчитают себя обманутыми. Но, повторюсь, если бы ко мне пришли только те, кто любит драму, мы бы не смогли собрать в прокате ничего.
Вы упомянули «Левиафан». Это больше относится к авторскому кино, на Ваш взгляд, или это тоже массовое кино?
Исключительно авторское кино. Безусловно. Создатели «Левиафана» очень умные - и продюсеры, и маркетологи, и режиссер. Они хорошо понимают, что они снимают фильм в первую очередь для того, чтобы участвовать в фестивалях и получать там призы. Не получаешь призы — твой фильм моментально забывают. Если получаешь, то у него будет долгая жизнь: фестивали, гранты. Ты окупаешься. Я думаю, что «Левиафан» и лет через 5-10 будут показывать по телевизору, а комедию — вряд ли. Комедий так много, одна приходит на замену другой. Авторское кино – единичный продукт. И более долгая модель бизнеса.
Но в России, в отличие от Европы, например, этот бизнес не особо развит. В Европе, к слову, авторское кино хорошо идет в прокате. То есть «Левиафан» — это просто другая модель. Мне эта модель не близка по двум причинам: я пока не понимаю, как именно работает этот бизнес, плюс я, как режиссер, не чувствую этой модели. Я знаю как делать развлекательное кино. Даже «Ограбление по-американски» — это драма, которая развлекает. А вот что-то такое прямо фестивальное-фестивальное – точно не мое.
Не ваш жанр?
Просто не мой жанр. Было понятно, что у фильма будет «Золотой глобус». Скорее всего, будет и «Оскар», если не произойдет каких-то неожиданностей. Почему? Много всего сошлось: правильный фильм в правильное время, знаменитый режиссер. И этим надо гордиться. Если мы получим «Оскар», будет прекрасно! Наша страна не получала «Оскар» 21 год. Я не понимаю, почему так все возмущаются. Что такое? В чем проблема? Гордиться надо своим кинематографом.
Во многих голливудских фильмах присутствует образ русского врага, этакого мафиози. Одно из последних подтверждений этому – «Джон Уик» с Киану Ривзом. Русский в этом кино получился к тому же весьма карикатурным. Как режиссер и продюсер, поработавший уже на Западе, скажите: с чем это связано? Почему в США русских всегда показывают именно такими? Это устоявшийся канон?
Это устоявшийся канон, безусловно. Они нас считают и глупыми, считают и варварами. У них есть даже фраза: «Самый опасный белый человек — это русский человек».
То есть это все на полном серьезе?
На полном серьезе. Эти вещи происходят в первую очередь от воспитания. После Второй мировой американцев воспитывали, говоря, что мы — враги. Нам говорили, что они — враги. В Америке так думают до сих пор, особенно взрослые. Наш художник-постановщик сказал мне: «Если бы мой отец-республиканец знал, что я снимаю с русскими кино, то он перевернулся бы в гробу».
И в ближайшее время ничего не изменится?
Вряд ли. Им это выгодно: нужны люди, над которыми они могут смеяться. Ведь и мы, когда смотрим сериал «Наша Russia», особо не задумываемся над тем, какими мы выставляем таджиков - Равшана и Джамшута. Так и мы для американцев, своего рода, Равшаны и Джамшуты.
Поговорим о ваших настоящих проектах, о ваших творческих планах. Среди них, насколько я знаю, есть фильмы «Мафия», «Землетрясение» и «Защитники». Каковы жанры этих фильмов?
«Мафию» мы сняли еще весной того года — это фантастический экшен, снятый по одноименной карточной игре. Тут уже без всяких маркетинговых прекрас.
Сама игра «Мафия» очень психологична. У Вас в фильме уклон идет больше в сторону экшена, или Вы делаете упор на саму суть игры, воплощая её на экране?
И то, и другое. Герои играют в «Мафию», обсуждают кто есть кто. Зритель, также как они, до последнего не будет знать кто мафия. Зритель — соучастник обсуждений. Мы пытались передать накал игры, накал эмоций и ощущение бессилия, когда ты не угадываешь, кто мафия. И мирный житель погибает из-за твоего выбора. Важно, чтобы зритель все это прочувствовал: чтобы чувствовал себя обманутым, когда он не угадал вместе с героями, и победителем, когда угадал. И все это приправлено фантастическим экшном, для той категории людей, которым интересна не только психологическая составляющая картины, но и то, как красиво все взрывается.
Расскажите про «Землетрясение».
Произошло оно 7 декабря в 1988 году. И меня эта тема всегда интересовала, хоть я сам не из Ленинакана, я из Еревана. Но я помню обсуждения этого землетрясения, я помню факты, помню печаль, охватившую всю страну. Всегда думал: почему армяне не снимают про землетрясение? Почему все стараются сделать много фильмов про геноцид, когда есть другие актуальные вещи, как например эта трагедия? Все помнят, как это было больно.
Мы хотим сделать кино про героизм, про то, как люди спасают друг друга. Кино про большого человека, про больших людей, которые вообще были в Советском Союзе. Было невероятно как люди сплотились. Я не могу представить ситуацию, чтобы сейчас где-нибудь в Бишкеке произошло землетрясение, и мы с вами, к примеру, туда поехали. Будем предельно откровенны: уже нет этой сплоченности. И хоть я плохо помню, как это было, но внутренне я скучаю по этому. Мне не нравится, что люди сейчас делят всех бывших соотечественников на «россиянин — не россиянин».
Я хочу сделать кино о том как мы жили раньше, все вместе, кино про великий Советский Союз и великий человеческий дух, мне это интересно. Мне неоднократно предлагали: «Может снимешь про геноцид?». И меня конечно же волнует это тема, и я хочу, чтобы когда-то справедливость восторжествовала. Но я понимаю, что мой фильм ничего нового не скажет и мало что изменит. А с «Землетрясением» — понимаю, что даже если в Африке покажу этот фильм, его поймут, потому что это фильм про Человека.
То есть это попытка выйти на общий масштаб трагедии?
Да. Это в принципе фильм про народ в глобальном понимании. У нас есть потрясающие сцены в сценарии, когда человек на помощь ехал из Курска на тракторе и ему люди бесплатно заливали солярку, чтобы он доехал. Это же уникальный случай! Как так? Я не могу себе сегодня представить эту ситуацию. На мой взгляд, это исследование на тему: «Как мы, будучи великой духовной державой, превратились сегодня в говно». Понимаете? Когда все друг другу завидуют, ненавидят, делают какие-то пакости… Не могу представить, чтобы сегодня произошла трагедия и люди сплотились. Каждый стал отстаивать свои интересы, и это западная модель: есть только я, остальное вокруг меня — либо оно мне выгодно, либо нет. Другого нет. А история «Землетрясения» показывает, что может быть по-другому, если рядом люди, которые тебя поддержат. И речь не о государстве. Тут нет политического фактора. Потеряно что-то такое ментальное, взаимопомощь, сопереживание.
| Цитата |
|---|
| Мне не нравится, что люди сейчас делят всех бывших соотечественников на «россиянин — не россиянин». Я хочу сделать кино о том как мы жили раньше, все вместе, кино про великий Советский Союз и великий человеческий дух, мне это интересно. |
О чем фильм «Защитники»?
«Защитники» — самый амбициозный проект. В принципе, никто у нас такого еще никогда не делал. Аналогом можно назвать «Люди Икс», можно «Мстители». Фильм большой и будет очень дорого стоить. Точный бюджет пока не назову, потому что все считаем. С каждым новым кадром бюджет увеличивается. Потому что понимаю: плохо сделать ты не можешь, а сделать хорошо — это дорого. Соответственно, это такой фильм, где мы не собираемся экономить по одной простой причине - хотим сделать франшизу на десять лет вперед. Как «Люди икс». У них появилась первая часть в 2000 году, сегодня — 2015, и мы по-прежнему смотрим «Люди икс».
Такой огромный сериал, который смотрят на протяжении многих лет. И первым фильмом мы хотим задать эту траекторию. И еще есть такое желание: подсадить наших российских детей, постсоветских, на наших супергероев. Сегодня мы не можем взять чебурашку и сделать его супер-героем, не можем взять зайца из «Ну, погоди» и заставить его летать — это просто вызовет смех. Этого нельзя допустить. Поэтому мы подумали, что если людям понятен кино-язык «Marvel», значит, есть в этом потребность. Мы хотим, чтобы когда у ребенка спросят, каких он любит супер-героев, он, наряду с Тором и Капитаном Америкой, называл и наших супер-героев. Это тяжелый труд, но эту попытку надо сделать. В принципе, нигде сейчас нет супер-героев — только в Америке. Разве что, во Франции – «Астерикс и Обеликс», но они, скорее, комедийные персонажи.
А как Вы придумали этих супергероев? В фильме их, по-моему, четыре.
В первой части, да. Мы отталкивались вот от чего. Мы не можем, как в Америке взять комикс 1932 года и сделать фильм. Решили основываться на реальной истории. Сюжет такой: во время Холодной войны в Советском Союзе ставились эксперименты над людьми, чтобы создать сверхчеловека. И, соответственно, когда холодная война закончилась, их просто распустили. А сейчас, когда защита Родины снова стала актуальной, их опять собирают. Тогда они были созданы по ментальному, географическому признаку: например, хан — олицетворение Казахстана, человек-ветер, мудрец, который быстро перемещается, владеет холодным оружием. Армянин Лер со способностью двигать камни, человек-земля. Девушка украинка, исчезающая в воде (у нас есть сцена, где во время драки она исчезла в дожде). И русский — человек, превращающийся в медведя. Мы просто подумали, что существует этот стереотип.
С пулеметом?
Да. Почему, нет? Пулемет ему выдают в штабе. Мне кажется, что это все наше, родное. Медведь будет полностью нарисованный, как нарисован Халк. Это не будет медведь из зоопарка. Все по-взрослому. Мы решили сделать в первой части четверых, чтобы потом было куда расширять. Плюс тяжело снять фильм, где главных героев десять человек.
Можно сказать, что эта супергеройская концепция была позаимствована с Запада, из США, и в Вашем фильме «Защитники» она приобретает этнический характер.
Безусловно. Когда меня люди спросят: «А почему мы должны прийти на «Защитников», а не на «Мстителей»?» я скажу: потому что это этническое, это свое. Мы будем много снимать в своих локациях, на своей натуре, будем использовать московские объекты — база метро, бункеры Сталина. Наши герои будут спасать свой народ, свою страну. Мы не делаем никакой кальки с них. У нас, например, не будет космического корабля, как в «Мстителях».
Если посмотреть хронологию Ваших картин, сначала вы работали в жанре комедии, потом это была криминальная драма («Ограбление по-американски»), теперь у Вас в планах фантастический экшен, драматический фильм-катастрофа и супергеройское кино, которое, по сути, тоже фантастический экшен. Это все очень разные жанры. Можно ли сказать, что на сегодняшний день Сарик Андреасян – это киноэкспериментатор?
Наверное, можно. Все эти вещи, в принципе, происходят логично. И связаны с бизнес-моделью. На Западе ты можешь сразу дебютировать с фантастическим экшеном или с криминальной драмой. В России я не очень понимаю, как это возможно. Представьте ситуацию: вы — продюсер, я прихожу к вам с фильмом, бюджет которого 20 млн. долларов. Вы говорите: «Ты кто?». Я отвечаю: «Дебютант». Все, разговор закончен. Какой повод поверить в меня? Поэтому в России нужно выждать лет пять, чтобы в какой-то момент снять то, что ты очень хотел.
Я изначально понимал, что в какой-то момент мы закончим с комедиями. То есть они будут разбавлены другими жанрами. Как я и говорил, если у комедии — 1,5 млн. зрителей, то у фантастического экшена — 6 млн. Если трейлер будет смотреться круто, если люди поверят в него, то я уверен, что они придут. Большие фильмы способны укрепить веру в российское кино. Комедия на это неспособна. И дело не в её качестве, а дело в её жанре. Даже если комедия великая, это не великий продукт, это просто проходная вещь. Никто спустя время не обсуждает комедию. Когда молодежь собирается в кафе, они обсуждают «Интерстеллар». Это вопрос отношения к жанру.
Поэтому я и думаю, что мне нужно идти вперед. А касаемо жанров я искренне считаю, что если человек хорошо учился на режиссера, то он может снять любой жанр. Это же профессия. В какой-то степени я себя ищу, учусь. Сложность в том, что кинообразования в России практически не существует. Кинообразование, которое показывает тебе черно-белые фильмы, это не совсем кинообразование. Мир ушел далеко вперед. Мне кажется, можно неделю смотреть черно-белые фильмы, чтобы понять, какой была история, а потом уже переключаться на «Человека-паука» и «Аватар» и слушать экспертов досконально.
Фото:Светлана Наконечная
