Лучшие фильмы 90-х: выбор авторов Cineticle.
16.09.2014 16:05
ИСТОРИИ КОТОРЫЕ ПРИШЛИ.
В конце мая завершился второй цикл показов в киноклубе Cineticle, посвященный 90-м годам. В его рамках мы показали пять знаковых фильмов этого десятилетия. Ранее мы говорили о 2000-х и их итоги. Сейчас же самое время более детально остановиться на 90-х.
| | |
| | |
| |
Станислав БИТЮЦКИЙ:0. «История(и) кино» (Histoire(s) du cinéma), Жан-Люк Годар, 1988 – 19981. «Яркий летний день» (Guling jie shaonian sha ren shijian), Эдвард Янг, 19912. «Нет, или Тщетная слава командования» ('Non', ou A Vã Glória de Mandar), Мануэль де Оливейра, 19903. «Тихие страницы», Александр Сокуров, 19944а. «Столкновение» (La Rencontre), Ален Кавалье, 19964б. «Река» (He liu), Цай Минлян, 19975а. «Чтобы услышать пение птиц» (Para recibir el canto de los pájaros), Хорхе Санхинес, 19955б. «Хорошие мужчины, хорошие женщины» (Hao nan hao nu), Хоу Сяосянь, 19956а. «Делай дело» (Walk the Walk), Роберт Крамер, 19966б. «Последнее погружение» (O Utimo Mergulho), Жуан Сезар Монтейру, 19927а. «Странник» (Agantuk), Сатьяджит Рей, 19917б. «Кости» (Ossos), Педро Кошта, 19978. «Тонкая красная линия» (The Thin Red Line), Терренс Малик, 19989а. «Гиены» (Hyènes), Джибрил Диоп Мамбети, 19929б. «Выход рабочих с фабрики» (Arbeiter verlassen die Fabrik), Харун Фароки, 199510. «Домашний фильм Рока Хадсона» (Rock Hudson's Home Movies, 1992) / «Из дневников Джейн Сиберг» (From the Journals of Jean Seberg, 1995), Марк Раппапорт
Дмитрий БУНЫГИН:1. «Нет, или Тщетная слава командования» ('Non', ou A Vã Glória de Mandar), Мануэль де Оливейра, 1990Душеприказчик третьей колониальной державы мира Мануэль де Оливейра ловит агонические инсайты прежней Португалии, встречая невидящий взгляд. Война за африканские придатки, кровью обновив портьеру, театрально напоролась на собственный меч. Псы, что ею приручены, коптятся в госпиталях с одной мечтой – перенестись из сужающегося пространства во время расширения границ будущего Estado Novo. Когда слава командования не называлась, как в подзаголовке фильма, зряшной. Сон о золотых веках обманул (фантазийный остров из шекспировской «Бури», полный амуров и чаровниц, – лишь издёвка). В этом сне астральные тела мавроборцев XX столетия отправляются на реку кровавых поглощений: от удалённого истока – и к её слепому устью. Разговорная армейская драма об усмирении ангольских повстанцев в 1973 году сжата до формата лекции. Иллюстрацией служит пышная костюмно-батальная хроника в духе какой-нибудь «Битвы трёх королей» (1990, Сухейль Бен-Барка). Но вот экспериментальные полёты с лейтенантом Кабриту по континууму исторических этажей выходят за предел академического часа. Впав в онейроид, вольные слушатели не заметили: лифт надорвался и завис меж берегов, раскрыв кабину, смикшировав эпохи до кромешной невозможности их различить, и висел – до последнего троса. Де Оливейра заполняет anamnesis morbi, но срывается на war requiem. И это не гружёный поэзией голубой вагон Дерека Джармена скачет, вызывая у зрителя обильное цветоотделение. Скорее военный фургон, увозящий всех лузеров лузотропикализма подальше от 25 апреля, Гвоздичной революции, вдоль бессменного пейзажа к мосту Салазара, ещё не потерявшему своё имя.2. «Зомби ’90: Экстраординарная эпидемия» (Zombie '90: Extreme Pestilence), Андреас Шнаас, 1991Гамбургский крепыш Андреас Шнаас – субжанровый полтергейст. Высокий полет этого насмешливого духа настолько беспримерен (а сосредоточенность, выражаемая его носителем, до того непривычна), что и самое поверхностное наблюдение за этим актом левитации не оставляет рецензенту иного выбора, кроме как объявить второй фильм Шнааса окончательным торжеством абсолюта. Феномен некондиционного зубоскальства «Zombie ‘90» недолго тешится биркой «плохого кино». Чуть свет он покидает территории, завоеванные студией «Troma», щедро раздающей оплеухи общественному вкусу, или же занятые лично Йоргом Буттгерайтом в ранний период короткометражных юморесок. «Зомби ‘90» – это освоение пределов «плохого кино», практическое постижение границ, прорывая которые Шнаас больше всего напоминает спятившего врача, с самоубийственным азартом испытывающего новый препарат в рамках нарочито антинаучного эксперимента. «Зомби ‘90» – это фильм из зазеркалья: неправильный совершенно во всём, а мерить его пытаются мерками нашего мира.
3. «Простые люди» (Simple Men), Хэл Хартли, 19924. «Курить/Не курить» (Smoking/No Smoking), Ален Рене, 19935. «То, что называют любовью» (The Thing Called Love), Питер Богданович, 19936. «Береги свою косынку, Татьяна» (Pidä huivista kiinni, Tatjana), Аки Каурисмяки, 1994После выхода «Девушки со спичечной фабрики» в жизни и творчестве хмурого выпивохи Каурисмяки-младшего, все 80-е частенько заявлявшегося на площадку под хмельком, наступила абстинентная декада. «Я нанял киллера» настолько же соответствовал классическим работам финна, насколько ссохшийся 46-летний Жан-Пьер Лео напоминал себя юного в «Тридцати трех несчастьях» Трюффо и «Бульваре» Дювивье. А дальше – излишний сиквел «Ленинградских ковбоев», панихида по маскоту Матти Пелонпяя вместо производственной драмы («Вдаль уплывают облака»), немая трагическая «Юха» – трагическая в плане своей крайней утомительности. И лишь «Татьяна» – романтическая сказка о потерянном кофе и найденной любви – со скромностью истинной красавицы выступала в качестве трогательно-куцего послесловия к единственной во всей фильмографии Аки Каурисмяки оптимистической лав-стори «Тени в раю».7. «Музыка для декабря», Иван Дыховичный, 19958. «Шизополис» (Schizopolis), Стивен Содерберг, 19969. «Железная пята олигархии», Александр Баширов, 1997Последний режущий осколок «кино прямого действия», о полном вымирании которого так много и так верно говорил Михаил Трофименков.10. «Зеленый слоник», Светлана Баскова, 1999
Сергей ДЁШИН:1. «Автокатастрофа» (Crash), Дэвид Кроненберг, 19962. «Ненетт и Бони» (Nenette et Boni), Клер Дени, 19963. «Аромат зеленой папайи» (The Scent of Green Papaya), Чан Ань Хунг, 19934. «Плевать на смерть» (S'en fout la mort), Клер Дени, 19905. «Рассекая волны» (Breaking the Waves), Ларс фон Триер, 19966. «Красивая работа» (Beau travail), Клер Дени, 19997. «Джеки Браун» (Jackie Brown), Квентин Тарантино, 19978. «Постель, в которой ты спишь» (The Bed You Sleep In), Джон Джост, 19939. «Актриса» (Ruan Lingyu), Стэнли Кван, 199110. «Тонкая красная линия» (The Thin Red Line), Терренс Малик, 1998Спец. упоминание: «Твин Пикс» (Twin Peaks), Дэвид Линч, Марк Фрост, 1990-1991
Олег ГОРЯИНОВ:Составление данного списка позволило осознать, что еще одним критерием отбора/просмотра фильмов для меня является хронологический. Труднее пришлось, если бы речь зашла о 80х… В целом это редкий случай, когда я мало что вычеркивал из черновика в 20-25 названий для итоговой «десятки», так как самые значимые картины (первые 7-
сразу образовали неприступный монолит. Следует уточнить критерий, согласно которому производился отбор наиболее знаковых (=значимых) для меня работ 90х. Это сплошь фильмы, встреча с которыми состоялась однажды и продолжается по настоящий момент. Внимание к малым именам и игнорирование фестивальных героев 90х (от Тарантино, Кроненберга или Линча до Дарденов, Дюмона и проч.) никоим образов не связано с желанием задвинуть мастодонтов в противовес «маргиналам». Все проще. Если фильмы обозначенных выше мэтров (даже «Жизнь Иисуса») остались для меня именно в условных 90х (в силу возраста смотрел я их в новом тысячелетии), то все нижеперечисленные картины (возможно, за исключением «Сатанинского танго», которое попало в этот список за счет силы первичной эмоции) образуют для меня связь двух столь разных эпох. Эпохи (наивных?) надежд и (иллюзорной?) свободы – 90е, время, когда я взрослел и которое я не столько знаю, сколько ощущаю. И эпохи 00х, которая образует совершенно новый образ будущего, который с каждым днем мне все более антипатичен. Обращение к этим десяти фильмам для меня составляет часть той практики, которую рекомендовал Вальтер Беньямин в своих знаменитых тезисах о понятии истории – смотреть назад, чтобы пытаться разглядеть альтернативный образ будущего, его еще нереализованный потенциал.1. «Прекрасная спорщица» (La belle noiseuse), Жак Риветт, 19912. «Реквием» (Requiem), Ален Таннер, 19983. «Три моста над рекой» (Trois ponts sur la rivière), Жан-Клод Бьетт, 19994. «Двойная жизнь Вероники» (La double vie de Véronique), Кшиштоф Кеслевский, 19915. «Беспокойство» (Inquietude), Мануэль де Оливейра, 19986. «Сатанинское танго» (Satantango), Бела Тарр, 19947. «Я больше не слышу гитары» (J'entends plus la guitare), Филипп Гаррель, 19918. «Как я обсуждал… (моя сексуальная жизнь)» (Comment je me suis dispute... (ma vie sexuelle)), Арно Деплешен, 19969. «Три дня» (Trys dienos), Шарунас Бартас, 199110. «Красивая работа» (Beau travail), Клер Дени, 1999
Дмитрий ЗДЕМИРОВ:1. «Яркий летний день» (Guling jie shaonian sha ren shijian), Эдвард Янг, 1991Янг снял самый кинематографически щедрый фильм десятилетия, создал своего рода киноэнциклопедию – его находок могло бы хватить на длительную режиссерскую карьеру. С другой стороны, этот фильм Янга – настоящая киноэпопея, удивительным образом примиряющая историю, чьей настоящей миссией, как известно, является «уничтожение и подавление памяти», и эту самую память. Янг – настоящий кинематографический переговорщик, что невозможно ни без четкой математически выверенной логики, ни без искреннего, убеждающего чувства.2. «Любовники с Нового моста» (Les amants du Pont-Neuf), Леос Каракс, 1991Когда Ален Делон после скольких-то лет намеренного игнорирования каннского кинофестиваля вернулся в Канны, его спросили, что для него ассоциируется со словом «любовь». Ален Делон ответил, что в его возрасте с этим словом ассоциируются его дети, но если говорить о женщинах – то это будет Роми Шнайдер ... Если говорить о любви в кинематографе, то я бы назвал этот фильм Каракса.3. «Когда наступит конец света» (Bis ans Ende der Welt), Вим Вендерс, 1991, полная режиссерская версияВендерс – это современный Данте, в той степени, как о нем писал Мандельштам: он «прославляет человеческую походку, размер и ритм шагов, ступню и ее форму». Однако Вендерс прославляет не только человеческую походку, но и любые способы передвижения, и, вслед за этим, любые способы сохранения изображений – способы видеть. Более того, интерес Вендерса – наша зависимость от средств передвижения, и зависимость от визуальных образов. Кроме того, этот фильм оказался самым проницательным представлением о будущем, которое уже стало прошлым, но при этом не утратило своей «вневременной» потенции – как и вынесенная в заголовок фильма формула, завершающая Евангелие от Матфея.4. «Обретенное время» (Le temps retrouvé), Рауль Руис, 1999Хотя в качестве экранизации романа Пруста – это провал, после Висконти никто, кроме Руиса, настолько не был озабочен тем, чтобы обращаться с кинематографом как именно с искусством, ради того чтобы он – кинематограф – оставался «чистым» искусством, жертвуя всем, в том числе – самим кинематографом5. «Река» (He liu), Цай Минлян, 1997В интервью Цай однажды сказал, что каждый раз, когда он берется снимать фильм, он думает, что это будет комедия, комедия в ее изначальном кинематографическом смысле. Но каждый раз кинематограф уводит Цая очень далеко (как речь поэта у Цветаевой). В «Реке», возможно, это расстояние – максимально. С другой стороны, именно таков кинематограф «после Освенцима», комедия в глобализованном мире – с Ли Сяоканом/Каншеном в роли современного чаплиновского «бродяжки».6. «Сопьёндже» (Seopyeonje), Им Квон Тэк, 1993У фильма Им Квон Тэка удивительная оптическая перспектива – уводящие в бесконечность перемещения по диаграмматическим диагоналям человеческих фигурок под косым корейским снегом. При этом эта оптическая перспектива наложена на монотонно повторяющийся голос певца пансори под не менее монотонно повторяющийся аккомпанемент барабана. В итоге обе перспективы совмещаются, убеждая в известной буддистской истине, что бесконечность и повторяемость есть главный закон вселенной, социума и сознания.7. «Все работы Вермеера в Нью-Йорке» (All the Vermeers in New York), Джон Джост, 1990Большинство независимых фильмов слишком привязаны к времени своего создания, в результате, как молодое вино, с течением времени они теряют свои вкусовые качества. Фильм Джоста – редкое исключение. Джост очень быстро набирает скорость, отрывается от конкретного исторического времени и конкретного географического места. Как заправский футбольный голкипер, полностью контролируя каждый сантиметр рамки ворот своего кинокадра, он все-таки избегает и крайнего формализма и крайнего техницизма, создавая настоящую кинематографическую историю. Дональд Ричи заметил, что семейная драма в западном кинематографе редко поднимается до уровня искусства. У Джоста семейная драма замещена драмой о несостоявшейся семье, невозможности семьи – и, возможно, является в этом жанре одной из лучших.8. «Сатанинское танго» (Satantango), Бела Тарр, 1994Розанов однажды написал, что после Гоголя никакой энтузиазм невозможен, разве что – к разрушению. Именно Гоголь, по Розанову, открутил винтик в днище российского корабля. То же попытался сделать и Бела Тарр – затопить столетний уже корабль кинематографа, дать понять, что после Сатантанго никакой кинематограф невозможен. Однако, фильм хорош и какой-то удивительной кинематографической пустотой – возможно, это единственный пример кинематографа, использующего гравитационные силы.9. «Книги Просперо» (Prospero's Books), Питер Гринуэй, 1991Как известно, 24 книги Просперо это ответ Годару на его формулу «кино – это правда 24 раза в секунду». Но Гринуэй, безусловно, это человек карнавальной культуры, и, возможно, единственный, кто настойчиво пытался привить эту культуру кинематографу. Иногда кажется, что это уже не кинематограф, а некий итог развития многотысячелетней пластической и визуальной культуры, ее последний предел. Но пытаться оторвать Гринуэя от кинематографа, так же как и от текста Шекспира – «свернуть себе шею», хотя – в духе Гринуэя – это конечно был бы очень интересный эксперимент.10. «Солнце айвы» (El sol del membrillo), Виктор Эрисе, 1992У этого фильма есть концептуальный двойник – почти одногодка – «Прекрасная спорщица» Жака Риветта. Риветт также идет на огромный эксперимент, на риск, пытаясь вместить сюжет в руку держащую перо, кисть или грифель, обнаженное женское тело и свет – идеальный делезианский кинематограф тела. Однако, не только нагота, но и несвобода тела – его сводит, оно каменеет – не позволяют Риветту создать ту диффузию искусства и «жизни», художественного/ постановочного и документального/не постановочного /спонтанного, fiction и non–fiction, которая удалась Эрисе. Как мне кажется, никто ни в 90–х (Киаростами, Макхмальбаф, Хоу Сяосянь, Стэнли Кван, Вендерс и др.), ни позже так и не добрался до подобной достоверности, «соединенности» самого кинофильма и процесса его съемки, не смог создать кинематограф преодолевающий сам себя, доводящий себя до предела… Кроме того, главный герой фильма – его основной объект – плод айвы – становится идеальным кинематографическим телом, лишенным и скованности, и наготы – рас–/скрывающим сущность красоты.
Евгений КАРАСЕВ:Тысяча лиц постмодернизма1. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» (Rosencrantz and Guildenstern Are Dead), Том Стоппард, 19902. «Аризонская мечта» (Arizona Dream), Эмир Кустурица, 19933. «Джорджино» (Giorgino), Лоран Бутонна, 19944. «Криминальное чтиво» (Pulp Fiction), Квентин Тарантино, 19945. «Семь» (Se7en), Дэвид Финчер, 19956. «Обычные подозреваемые» (The Usual Suspects), Брайан Сингер, 19957. «Забавные игры» (Funny Games), Михаэль Ханеке, 19978. «Большой Лебовски» (The Big Lebowski), Джоэл и Итан Коэны, 19989. «Красота по-американски» (American Beauty), Сэм Мэндес, 199910. «С широко закрытыми глазами» (Eyes Wide Shut), Стэнли Кубрик, 1999
Максим КАРПОВЕЦ:1. «Простые люди» (Simple Men), Хэл Хартли, 1992Один из знаковых независимых фильмов, который многим, наверное, запомнился сценой танца под музыку Sonic Youth. Кроме аллюзий на Годара, здесь можно прочитать много важных тем для американской культуры – начиная от братского долга и заканчивая необходимостью найти свой путь. Хэл Хартли в лучших своих фильмах всегда сохранял баланс между абсурдом и реализмом, высокой и массовой культурой. Прошло уже почти четверть века, а картина не утратила своей свободы и романтической искренности.2. «Еще нет» (Madadayo), Акира Куросава, 1993Один из лучших фильмов Куросавы, и в то же время наиболее неизвестный. Стареющий преподаватель – это и сам Куросава, но также и каждый из нас. Желание увидеть в окружающем мире красоту – настолько свойственно японцам и не присуще европейцам. Поэтому эта картина так выделяется среди других, главным образом депрессивных и безысходных арт–лент 90х.3. «Славное будущее» (Sweet Hereafter), Атом Эгоян, 1997Определенно лучший фильм канадского армянина может оттолкнуть оголенностью драматической истории. Но гений Эгояна совсем не в этом, а в хирургическом мастерстве раскрывать сокровенное – хладнокровно и безмятежно. Кроме того, здесь присутствует просто гениальная структура повествования, зацикленная на разных историях, временных отрезках и эпизодах. В этом калейдоскопе судеб сложно сохранить душевное равновесие, но Эгоян показывает, как важно сохранить человеческое лицо в невыносимых для простого человека ситуациях.4. «Крамб» (Crumb), Терри Цвигофф, 1994Немного странный документальный фильм о не менее странном авторе андеграундных комиксов сегодня остается практически неизвестным, несмотря на то, что на Западе это давно уже культовая классика 90-х. Роберт Крамб, главный герой в этом фильме-биографии, не только разрушитель морали и табу в комиксах, но и пример краткой истории борьбы за независимость, свободу и творчество в любые исторические времена. Фильм продюсировал Дэвид Линч.5. «Сатанинское танго» (Sátántangó), Белла Тарр, Венгрия, 1994Бескомпромиссное исследование того, что мы привыкли называть безысходностью жизни: дождь, грязь, пустынные пейзажи. Смелая попытка погрузиться в темные глубины человеческой души, практически продолжая художественную традицию Босха и философскую Эмиля Чорана. Даже если вы уйдете покурить или выпить кофе – в пространстве картины ничего не изменится. Здесь и состоит главная уловка «Сатанинского танго»: насколько долго это все может продолжаться? Есть ли разница между «здесь» и «там»? Вопросы, которые также поставил Герман в своем opusmagnum, и не только он.6. «Обнаженные» (Naked), Майк Ли, 1993Майк Ли, известный нам сейчас благодаря своим социальными драмам, снял современную оду лондонскому дну в стиле Диккенса или Достоевского. Метод Ли – показать наиболее отвратительные, сомнительные характеры цивилизационного мира, которым не место среди офисов и дорогих магазинов. Но именно эти люди наиболее честны в своих вопросах, сомнениях, тревогах, поэтому выходит все наоборот: цивилизация оказывается лишней. Музыка Эндрю Диксона еще более подчеркивает этот парадокс.7. «Двойная жизнь Вероники» (La double viedeVéronique), Кшиштоф Кеслевский, 1991Невероятно прекрасная работа о жизни Вероник – польской и французской, одинокой и почти счастливой. Здесь очень много сложных и важных тем, которые Кеслевский постепенно раскручивает до фундаментальных универсалий человеческой жизни. Но наиболее важно то, что здесь раскрыта тоска человека об утраченном мире, пусть мы и не знаем о каком определенно.8. «Магнолия» (Magnolia), Пол Томас Андерсон, 1999Здесь прекрасно видны все главные поиски американского кино 90-х. «Магнолию» можно разобрать как конструктор, деталями которого могут быть цитаты из Олтмена, Коэнов, Солондза и других. Но это совсем не преуменьшает значение этого постмодернистского ребуса, сотканного из разных трагических судеб. Смелый, наглый, парадоксальный и неожиданный – вот как можно описать этот фильм, сделавший Андерсона главной надеждой постголливудского кино.9. «Перед дождем» (Before the Rain), Милчо Манчевски, 1994До сегодня это один из наиболее успешных македонских фильмов. Атмосфера беспокойства и человеческого напряжения передана с помощью символики дождя, которого все ожидают. Дождь – искупление, молитва, суд, граница. Манчевски также использует сложную конструкцию из трех историй, комбинация которых может быть произвольной. Очень важный фильм в разных перспективах: технической, исторической, религиозной и, конечно же, человеческой.10. «Синева» (Blue), Дерек Джармен, 1993Если бы Ив Кляйн захотел снять фильм, у него вышла бы работа Дерека Джармена. Предсмертная, глубоко символичная картина Джармена не случайно пересекается с эстетическим пространством ХХ века, поскольку она впитала весь травматический опыт потерь, агрессии, утраты. С другой стороны, в бесконечно голубом пространстве обитает надежда и вера в лучшие миры. Именно это всегда нам даровал кинематограф.
Юлия КОВАЛЕНКО:1. «Судзаку» (Moe no suzaku), Наоми Кавасе, 1997Старенькая любительская съемка. На пожелтевшей пленке – соседи, застигнутые во время рутинной работы или просто по дороге. Кто-то поначалу смущается камеры, смеется, а потом, будто для фотографии, застывает, вглядываясь в объектив. Пройдут года – многие уедут из этой крохотной деревушки, утопающей в пышных лесах среди гор. Еще несколько портретов знакомых – и на пленке появляются самые близкие: дети, жена, мама. Через пятнадцать лет эти обыкновенные кадры превратятся в легкую, интимную попытку вернуться к чистоте детской дружбы и родительской любви, к еще тлеющей надежде – попытку ухватить миг, ускользающий в потоке времени. И тогда откроется самое драгоценное: вместе с воспоминаниями обнаруживается бесконечное и прекрасное течение самой жизни. Время, как и жизнь, не останавливается никогда, его ход почти видим. Вот уже машина отъезжает по ухабистой дороге от дома – за раскидистыми деревьями уже не видно крыши, на которой только недавно ночью гуляли с двоюродным братом. Небольшой поворот – и из поля зрения пропадают провожающие бабушка и кузен, растерянно опустивший плечи. Через несколько дней и они покинут этот дом, переберутся поближе к месту работы. Но между деревьями эхом навсегда останется детская песенка, опустевший дом всегда будет наполнен звоном колокольчиков и старой музыкой, а пожелтевшая пленка сохранит нежность воспоминаний.
2. «Свидания в Париже» (Les rendez-vous de Paris), Эрик Ромер, 1995Случайные знакомства, случайные беседы, случайные решения, случайные места и случайные цвета. Из случаев складываются маленькие и большие истории, в случайностях обнаруживается свобода. Свобода – не самого лишь частного выбора, частного скольжения между локальными случаями, между сиюминутными «если». Но и свобода как суть жизни, как ее избыток: жизнь всегда свободней любого решения, всегда шире любой, самой большой идеи, всегда просторней любой, даже наиболее универсальной логики. «В этом сером очень много синего. Это не парижский серый цвет. – Почему? – Ну, так получилось.»
3. «Объятия» (Ni tsutsumarete), Наоми Кавасе, 1992Вынесенные в заглавие объятия – это предельная невозможность. Может потому, что они оказываются связаны не только с поиском Кавасе своего отца и попытками общения с родителями, но и, так или иначе, с необходимостью постоянного осмысления себя. А может просто потому, что остаются всегда самыми желанными – даже если «”папа“ – не самое подходящее слово». Объятия – это поиск объятий: в немногочисленных фотографиях родителей, в своем отражении и детских фотографиях, в бабушкиной заботе, в телефонном разговоре или даже в полевых цветах, покрытых росой.
4. «Верх, низ, хрупко» (Haut bas fragile), Жак Риветт, 1995Действительность – это вера, которая, порой, спасает от голой, реальной правды. Поэтому она «иногда похожа на мыльную оперу». Но эта вера очень хрупкая – от наивности она может распасться. Эта вера условна – как жалобы Иды или танцы Нинон и Луизы. Поскольку она, в сущности, не требует выбора – принять или порвать, отказаться, убежать от правды: эта вера как раз предполагает знание правды. Действительность героев Риветта – постоянная тонкая балансировка, при которой все самое уязвимое, все личное нуждается в защите условностью, игрой, театральностью.
5. «Хорошие мужчины, хорошие женщины» (Hao nan hao nu), Хоу Сяосянь, 1995Большое кино, шаг за шагом, деталь за деталью вывязывающее ткань, единую для нескольких поколений в Тайване. История четырех десятилетий – с конца 40х прошедшего столетия – это, в конечном счете, история не идеологий, а история частного, маленького человеческого мужества, любви, огромной преданности и живой памяти.6. «Река» (He liu), Цай Минлян, 1997Не то чтобы героям Минляна, захваченным стремительным потоком обстоятельств, не выбраться из этих бурлящих вод. Но эта «река», как и та, в которой в начале действительно искупался герой, оставляет по себе такой след, от которого очень сложно отмыться. И тем пронзительней становится легкий жест сопротивления, когда персонаж Ли Каншена пытается, в прямом смысле, поднять голову к небу.7. «Кости» (Ossos), Педру Кошта, 1997Тесное, удушливое пространство фонтаньясских трущоб, которое на годы вперед займет интерес Кошты. Кажется, что в этих, будто лишенных воздуха, улочках и комнатушках неожиданно поблескивает что-то очень отдаленно похожее на нежность и заботу: когда юный отец неумело пробует накормить младенца или когда пытается его продать – все-таки не абы кому, а сочувствующей медсестре… Так это или иначе, но очевидно, что мир героев Кошты, наполненный покинутостью, не подчиняется каким-то формальным правилам – здесь оказывается предельно важной способность принимать правду.8. «Мой личный штат Айдахо» (My own private Idaho), Гас Ван Сент, 1991… – безграничный и далекий мир. Дорога к нему всегда начинается заново и неизменно состоит из череды нарколепсических приступов внезапного засыпания.
9. «Интимный дневник» (The pillow book), Питер Гринуэй, 19961) Все в мире – текст. Тело – тем более. 2) Любовь – это каллиграфия. 3) Сэй Сёнагон – мастер японской дневниковой прозы дзуйхицу: записей о переживаниях и наблюдениях, коротких этюдов и перечислений. 4) Гибель влюбленного – это отравление чернилами, которыми пишется его книга.10. «Вкус вишни» (Ta'm e guilass), Аббас Киаростами, 1997Пожалуй, наиболее спорный фильм в ТОПе, даже после Гринуэя. Как один из простых вариантов: у каждого есть своя маленькая возвышенная вещь, обнаруживающая в обыденности прекрасную витальность, способная обернуть любую трудность лишь в мимолетную слабость. Главные вопрос заключается, собственно, в поиске этой самой вещи и ее открытии в нужную минуту. Для кого-то – это преисполненная достоинства и важности служба в армии или духовной семинарии. Для кого-то – это самый, казалось бы, обыкновенный вкус ягоды на рассвете. Для кого-то – кино.
Станислав ЛУКЬЯНОВ:1. «Такси-блюз», Павел Лунгин, 1990Триумфальный перформанс Петра Мамонова, безумие перестроечных столичных улиц и драных коммуналок самоиспепеляющегося мира советского человека. Это бадди-муви про интеллигента и пролетария с психо-террором и мордобоем не случилось, если бы французский продюсер Марин Кармиц не сделал ставку на немолодого дебютанта и алкоголика из центровой еврейской семьи Лунгина.2. «Мой личный штат Айдахо» (My own private Idaho), Гас Ван Сент, 1991Гей-драма в шершавом портлендском стиле выходит за границы маргинального жанра – Ван Сент по-уайетовски воспевает американский ландшафт, зябкую обреченность обочин дорог американской мечты, тягучим битническим слогом рифмует Шекспира и Марка Твена.3. «Чунгкингский экспресс» (Chung Hing sam lam), Вонг Кар-Вай, 1994Приторная и мятная гонконгская любовная лирика неоновой слезой гениального оператора Кристофера Дойла стекает по точеным юным азиатским скулам прямо в запотевший от грусти бокал с пенящимся американским шлягером Califoirnia Dreamin'.4. «Криминальное чтиво» (Pulp Fiction), Квентин Тарантино, 1994Воспитанный в сиротском видеопрокате американский индепендент с жадными руками, словно на распродажу, вторгается на территорию гангстерского кино и размашисто пляшет и мародерствует на его костях под буги-вуги – так, что в стороны летят молочные коктейли за пять долларов, надкусанные гавайские бургеры, черные костюмы, девушки, которые скоро станут женщинами, шприцы с адреналином, костный мозг и тикающие в жопе ветерана Вьетнама часы. Тарантино азартно взбалтывает, смешивает, добавляет щепотку того, чуть-чуть вот этого – нравоучительные байки про бандитов, девок и уличную шушеру сервируются с достойным Годара синефильским смаком и серферской лихостью.5. «Мертвец» (Dead Man), Джим Джармуш, 1995Черно-белое зернистое проклятие в адрес белой цивилизации грохочущих и стреляющих машин-убийц: паровозов, ружей, перегонных кубов и печатных прессов, выплевывающих никелевую мелочевку для покупки дешевых, ничего не слышавших о мескалине и Уильяме Блейке душ. Это монструозный гибрид цирка-шапито и корабля дураков паровым катком стирает леса, прерии, бизонов и целое сообщество индейцев, настоящих хозяев этой пережеванной белым дьяволом земли. Снято недрогнувшей рукой лучшего немецкого оператора Робби Мюллера. Озвучено невозмутимой гитарой лучшего американского кантри-рокера Нила Янга.6. «Флирт» (Flirt), Хэл Хартли, 1995Мир стильной одежды, телефонных будок, гостеприимных пустых кафе и свежеотремонтированных ничьих квартир в Нью-Йорке, Берлине и Токио. Чистый, святой, невинный, дерзкий, сексуальный, красочный мир до сотворения всех этих гребаных и разлучивших нас навсегда социальных сетей и мобильной связи.7. «На игле» (Trainspotting), Денни Бойл, 1996Злобная насмешка обдолбанного сына британского общества над промотавшими свою жизнь в офисных клетках и очередях на биржу труда средним классом. Бойл снял свой фильм так, что весь перспективный режиссерский молодняк ахнул и кинулся вслед за ним размахивать клиповым монтажом, обосранными простынями, заблеванными сортирами, худосочным героиновым экстерьером, разноцветными таблеточками и треками Underwolrd'а и Лу Рида. Беги, Рентон, беги, тебя все равно так никто и не догнал.8. «Фарго» (Fargo), Джоэл и Итан Коэны, 1996Белый пушистый снег умиротворенно падает на эту историю про разгулявшуюся в американской провинции тупость и жадность. Снег засыпает все – следы убийц, кровавый фарш, смолотый из нервного преступника, чемодан с деньгами. Даже сам зритель, поеживаясь, выбирается после просмотра из кресла и стряхивает его со своей ушаночки. Белый, чистый снег – и черные-пречерные дела, творящиеся в этом зубоскальном и глумливом неонуаре.9. «Три истории», Кира Муратова, 1997Предзакатное теплое одесское солнце освещает в этом фильме не только потерянного интеллигента Маковецкого, стильную фемину Литвинову и доброго дедушку Табакова. Трупы – отравленные, утопленные, задушенные, с перерезанным горлом, аранжированные циничными монологами – навели такого шороха на наивных котяточек-кинокритиков, что Муратову стали сравнивать с Гитлером еще до того как это стало модно. Для утонченной же и умной аудитории здесь есть феерия речи, мощнейший артистизм, сногсшибательная харизма, незабываемые реплики, крутой руки режиссура. Оператор Геннадий Карюк непринужденно играет с глубокими и чистыми цветами и снимает белое на белом фоне.10. «Бойцовский клуб» (Fight Club), Дэвид Финчер, 1999Финчер попрощался этим фильмом с прекрасными и незабываемыми 90-ми за всех остальных режиссеров. С умными и честными фильмами, в которых звездного класса актеры играют про наши мечты и страхи, в которых сценаристы азартно рассказывают историю, в которых звучит прекрасная музыка, под которую ищут, страдают и любят прекрасные мужчины и женщины. Нортон, Питт, Бонем-Картер, Паланик, Pixies. Один из тех фильмов-эталонов, до которых постараются дотянуться будущие лейтенанты авторского кино. Фильмов задающих планку. Фильмов двигающих кинематограф вперед.
Максим СЕЛЕЗНЕВ:90-е годы в кинематографе представляются чем-то вроде огромного зала ожидания в аэропорту или на железной дороге. Одни режиссеры и направления уже оставили свои главные маршруты позади, теперь предаются воспоминаниям или повторяют прежние пути снова. Другие только-только собираются в настоящее путешествие, пока лишь робко осматриваясь по сторонам. Всех объединяет некое нейтральное, служебное пространство. Все происходит как будто бы после глобальной катастрофы, но никто не подает виду, все буднично и просто разъезжаются по своим делам.1. «Мой любимый враг – Клаус Кински» (Mein liebster Feind - Klaus Kinski), Вернер Херцог, 1999Фильм Херцога самая буквальная иллюстрация вышесказанного. Немецкий режиссер возвращается к своим прошлым фильмам, аккуратно вынимая из них историю своей необыкновенной дружбы с Клаусом Кински. Перед нами не биография великого актера (да вообразим ли вообще байопик о человеке, последовательно кидавшемся отождествлять себя то с Иисусом Христом, то с Лопе де Агирре, то с Никколо Паганини – так, что многие работы принимали квази-биографические черты), это именно рассказ о вражде-дружбе. Где Херцог вглядывается в Кински как в свою почти полную противоположность, а начинает находить отражение.Возможно, именно в этом фильме перед нами впервые так явно предстал Херцог-гипнотизер, вкрадчивый и цепкий документалист с завораживающим голосом, знакомый нам по фильмам последнего десятилетия. Он входит в свою старую квартиру, еще раз извиняется у хозяев за запланированное «вторжение» и на ходу начинает режиссировать воспоминания и пространство, – намечает прежнюю планировку, описывает случаи и привычки прежних жителей, – все на глазах у несколько ошарашенных владельцев.2. «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» (Fear and Loathing in Las Vegas), Терри Гиллиам, 1998«Страх и ненависть» примечателен вовсе не реконструкцией некой «эпохи»,не срезом американской культуры, а прежде всего разнородным визуальным хламом, неподвластным ни определениям, ни инвентаризации. Гиллиам, некогда вернувшийся из-за океана, окидывает американские ландшафты не критическим, скорее простодушным, и все же хитро-фокусническим взором. Он как Мюнхгаузен – сверх той ахинеи, что есть, наврет вам еще с три короба. Пейзажи без-пяти-минут-апокалиптические оказываются набитыми невинным обезоруживающим абсурдом.3. «Курить/Не курить» (Smoking / No smoking), Ал
