6 режиссеров о своих работах: Ридли Скотт, Квентин Тарантино, Алехандро Гонсалес Иньярриту, Дэвид О. Расселл, Дэнни Бойл и Том Хупер

Что будет, если собрать в одной комнате шесть лучших голливудских режиссеров? Конечно, они начнут говорить о своих любимых фильмах. Итак, в ноябре этого года в Лос-Анджелесской фотостудии Ридли Скотт, Квентин Тарантино, Алехандро Гонсалес Иньярриту, Дэвид О. Расселл, Дэнни Бойл и Том Хупер сели за один стол, чтобы побеседовать о трудностях съемочного процесса, кризисе современного кинематографа, а также про физический труд, покорение театральных подмостков и свои работы.

Алехандро, от независимого кино вы пришли к высокобюджетному «Выжившему». Что получалось хорошо, а что не очень?

Иньярриту: Со многим удалось справиться, но пришлось попотеть. Клинт Иствуд даже как-то сказал: «Ты имеешь дело с лошадьми и снегом. Мне тебя жаль». Например, я совершенно не представлял, как мне застрелить лошадь в фильме. У меня даже были ночные кошмары. Съемки проходили в горах, в отдаленной местности и в очень плохих условиях. Погода нас просто затерроризировала. Это как альпинизм без снаряжения. Но приняв определенные условия для съемок конкретной картины, нельзя пойти на попятную, иначе фильм просто развалится. Когда ты лезешь на гору, у тебя нет пути назад. Либо ты поднимаешься, либо ты погиб.

Тарантино: У меня были похожие проблемы. Но я подготовился к ним с помощью документалки про «Апокалипсис сегодня» и рассуждений кинооператора Витторио Стораро об эстетике фильма. Я пришел к своей команде и сказал: «Начав, мы не можем отступить. Даже, если одну сцену будем снимать три месяца, мы все равно должны осуществить задуманное!».



Как вы договариваетесь со студиями в случае непредвиденного роста бюджета?

Тарантино: Они нас прикрывают... Это вопрос доверия: когда студиям нравится проект, они идут ва-банк.

Иньярриту: Кино — очень своеобразная форма искусства и бизнеса, очень противоречивая, захватывающая и в то же время отталкивающая. Наш бюджет в процессе съемок увеличился на пять миллионов. Угадайте, почему? Потому что это была самая теплая зима в истории Калгари. Погода менялась по семь раз в день. Мы были там в феврале, но однажды снег закончился, и нам пришлось крошить лед, и это было очень трудно. Мы вышли из графика, что повлекло дополнительные расходы. Была ли это наша вина? Определенно нет.

Скотт: Планирование — великая вещь... Я хороший стратег, потому что у меня колоссальный опыт. Я снял около 2000 рекламных роликов всеми возможными способами. Вверх ногами, в озере, под водой, в снегу. Такой опыт ты никогда не получишь как фильммейкер. Видишь проблему на горизонте — вынеси мозг своему линейному продюсеру до того, как эта проблема встанет перед тобой вплотную.

Хупер: Иногда самая тяжелая война идет за время, деньги и ресурсы. И пока нам всем удавалось скрыть это от аудитории. Когда вы видите готовый фильм, вы даже представить себе не можете, с чем на самом деле пришлось столкнуться режиссеру. У меня был сценарий («Девушка из Дании»), где 184 сцены и всего 44 съемочных дня. Это по четыре сцены в день. Но, по трудовым нормам Великобритании, рабочий день строго ограничен 11 часами...



Что сегодня является самым сложным в процессе создания фильма?

Иньярриту: Независимое кино переехало на ТВ. Сегодня на большом экране можно увидеть множество картин, которые сняты как телевизионные. В них нет никакой загадки и тайны. Мне в фильме нужна тайна.

Скотт: Все дело в том, что появились технологии, позволяющие выпускать колоссальное число проектов. И похоже, что сейчас слишком много режиссеров, поэтому общий уровень фильмов стал ниже.

Иньярриту: В кино происходит то же самое, что и во всей мировой экономике. Существует 1% супердорогих кинолент, остальные 99% — это картины с совсем скромными бюджетами. Проекты среднего уровня исчезают.



Какой из недавних фильмов произвел на вас наибольшее впечатление?

Скотт: Я смотрел отличную ленту вчера, с этой замечательной актрисой...

Тарантино: А, это Сара Силверман, фильм «Я улыбаюсь в ответ»? Я еще не видел, но слышал о нем.

Скотт: Да. Сейчас что не фильм, то сенсация. Они напичканы цифровыми эффектами и всем этим дерьмом. А этот попытался разорвать шаблоны. Если сравнивать уровень проектов двух- или трехлетней давности с нынешним, впадаешь в депрессию. Я расстроен общим качеством кинопродукции.

Бойл: Например, со «Стивом Джобсом» мы рассчитывали привлечь значительно большую аудиторию в Америке, но провалились. Кинематографическая среда — это не какой-то клуб. Она состоит из таких же простых людей, которые устают после тяжелой недели и тоже хотят приобщиться к какой-нибудь экстраординарной идее, образу или творению.

Тарантино: По сути, вы говорите о том, что кино — форма искусства, доступная простому человеку. Это не опера и не театр. Вот почему кинематограф так процветал в 30-х годах. Но теперь уже нет.



Вы думаете, что кино — доступный вид искусства для простых людей?

Скотт: Том, не ваши фильмы точно, ваши высокоинтеллектуальны.

Хупер: Я надеялся, что кассовые сборы моих последних лент, «Король говорит!» и «Отверженные», избавят меня от подобных замечаний. Я всегда снимаю для аудитории, не для себя же.

Скотт: А я всегда делаю фильмы исключительно для себя.

Иньярриту: Это с какой стороны посмотреть... Если бы вдруг сейчас взорвалась атомная бомба, и выжил только я, стал бы я тогда снимать фильм только для себя? Не думаю. Мы должны взаимодействовать и удивлять. В этом смысл любой картины — быть разделенной с кем-то.



Представим, что у вас есть капсула времени. Отрывок из какого фильма вы бы туда поместили?

Бойл: Это переход от кости в лапе обезьяны до космического корабля в фильме «2001 год: Космическая одиссея». Это же квинтэссенция нашей истории.

Иньярриту: Я бы взял отдельные моменты из «Сталкера» Тарковского. Я даже теперь его не до конца понимаю. Этот фильм был откровением для меня. Каждый раз, когда смотрю его, я задаюсь вопросом, что все это значит? Я чувствую, как раскрывается человеческий опыт и приобщаюсь к нему на интуитивном уровне. Мы же говорим о точке зрения и исключительном видении, правильно? Каждый кадр этой ленты — это не способ рассказать историю, как в обычных фильмах. «Сталкер» открывает тебе твою сущность.

Скотт: Можно снять ленту и про ручку, все зависит от вашего видения. Видение — величайшее слово в мире.



Хупер: Я бы выбрал момент из фильма «Лоуренс Аравийский», где главный герой задувает спичку, и мы видим зарю в пустыне. Я смотрел эту картину в детстве, в ней было что-то настолько экстраординарное, что никак нельзя выразить словами. Этот момент до сих пор кажется мне очень мистическим.

Скотт: Я бы остановился на целом фильме «Свадьба Мюриэл». Я смотрел его шесть раз. Это просто фантастика!

Тарантино: Не знаю, что может иметь значение для будущих поколений или пришельцев из космоса. Я бы, пожалуй, выбрал кульминационную сцену с Джеки Чаном из боевика Стэнли Тонга «Полицейская история 3: Суперполицейский». Это может удивить пришельцев и дать им понимание явления кино со всеми его механизмами и процессами.

Бойл: А кульминационная сцена в «Уоллес и Громит 2: Неправильные штаны»? Это просто изумительная последовательность кадров, я ничего подобного раньше не видел.

Расселл: Я использовал похожий прием в «Трех королях». Такой же ритм и те же быстро меняющиеся кадры. Я хотел придать динамику фильму. Я смотрю кино постоянно, а многие фильмы пересматриваю по несколько раз. Они для меня как музыка, делают меня счастливее и заставляют любить жизнь. Я смотрел «Выбор Хобсона» Дэвида Лина, это просто сокровище. Фильм отчасти похож на «Джой»: обе картины рассказывают о непростой судьбе женщины. Главную героиню недооценивают, и ей ничего не остается, кроме как выйти в мир и сделать себя самой. Я бы выбрал сцену, где отец говорит ей, что она старая дева и с ней все кончено. Нет ничего более мотивирующего, чем недооценить кого-то. Это как бросить в лицо перчатку.



Были ли в вашей карьере моменты, которые привели вас в отчаяние?

Бойл: Съемки «Пекла». Странно снимать кино про космос, потому что кое-кто уже делал это раньше [смотрит на Скотта].

Скотт: Я заканчивал «Бегущего по лезвию», и это была катастрофа. Мои инвесторы, и так поставившие жесткие сроки, захотели сделать жизнеутверждающий финал. Почему всем всегда нужен этот пресловутый жизнеутверждающий финал? Но я согласился. Затем я созвонился со Стэнли Кубриком и спросил: «Слушай, ты снимал с вертолета для "Сияния". У тебя же наверняка целые часы этих вертолетных съемок. Можно я позаимствую у тебя немного?». На следующий день у меня было 17 часов видеоматериала. Так что финал «Бегущего по лезвию» — это материал Кубрика.

Расселл: Романтические концовки прекрасны. Это одна из причин, почему я хожу в кино, — за этим волшебством.

Скотт: Тебе нужно быть моим продюсером.

Расселл: Я знаю нескольких продюсеров в городе, у которых был достаточно тяжелый опыт. Они говорят: «Не знаю. Не уверен, что я хочу продолжать этим заниматься». Профессия продюсера сложная и очень изматывает, а я должен продолжать жить в волшебном мире и создавать магию.



Если бы вы могли выбрать себе другую профессию?..

Скотт: Я учился в Королевском колледже искусств в Лондоне. Однажды у нас читал лекцию Фрэнсис Бэкон. Тогда моим высшим достижением была провинциальная художественная школа. Я любил рисовать мотоциклы и все время спорил с наставником. «Почему ты всегда рисуешь одни мотоциклы?», — говорил он. Теперь-то я знаю, что он должен был позволить мне рисовать их. Я был в этом хорош. Может, я стал бы величайшим мотохудожником. Но мой наставник отбил у меня все желание. Я опять начал рисовать пять или шесть лет назад. Рисую себя или пожилых дам...

Иньярриту: А я больше ничего не могу делать. Не умею.

Расселл: Иногда мне задают вопросы типа «Если бы вы снимались в шоу "Выживший", вас бы первого убрали с острова?». Я всегда отвечаю, что надеюсь выжить за счет своего умения развлекать людей, рассказывая истории.



Кто из присутствующих продержался бы дольше на подобном проекте?

Скотт: Я. Мне нравится физический труд.

Иньярриту: Ридли, как вы поддерживаете прекрасную физическую форму год за годом, день за днем? Вы соблюдаете диету или регулярно занимаетесь спортом?

Скотт: Это гены моей мамы... Я просто стараюсь быть разборчивым в еде, занимаюсь йогой. Люблю красное вино и водку. Что еще можно сказать?

Квентин, вы будете снимать что-то еще?

Тарантино: Я собираюсь снять только десять картин. И уже сейчас думаю, чем займусь потом. Я просто хочу остановиться в определенный момент. Буду писать романы и театральные пьесы, пробовать себя в роли театрального режиссера. Посмотрю, как буду себя чувствовать после выхода «Омерзительной восьмерки». Если у меня останутся силы, я бы поставил ее в театре...



У «Омерзительной восьмерки» были сценические читки. Чему вас научил такой опыт?

Тарантино: Сценарий во время читки претерпел серьезные изменения. «Бесславные ублюдки» и «Джанго освобожденный» читались почти как литературные фрагменты, но я до сих пор их обдумываю. Не то чтобы я хотел убедиться, что успешно с ними справился, а чтобы найти «то самое» перед началом съемок «Восьмерки». Благодаря читкам с ней все было проще. Если бы у меня были те же актеры и мы играли в каком-нибудь маленьком театре на 99 мест, вышло бы просто убийственно круто. Я не говорю, что это великий фильм. Мне просто нравится сам материал, я в нем уверен.

Расселл: Я бы тоже хотел быть писателем. Перед тем, как стать режиссером, я писал всякую беллетристику. Мой отец был сыном русских эмигрантов из Манхэттена. Он знал все книжные магазины города. Так что книги для меня всегда имели особое очарование, они поддерживали наш семейный быт. Я всегда хотел написать книгу. А сейчас я фактически снимаю документальный фильм об издательском деле...



Вы пишете некоторые сценарии специально для конкретных актеров?

Расселл: Для Дженнифер два года назад я написал около 600 страниц, хотел создать опус о семейных отношениях из двух частей. А потом сочинил «Джой», и тоже для нее...

Иньярриту: Во время работы с Леонардо ДиКаприо я сказал ему, что хотел бы увидеть ранимого мужчину, который может быть сломлен. Он был очень воодушевлен и переделал свой облик для фильма. Сел на диету, отрастил длинные волосы и бороду почти как у Санты. Мне нравится, что Лео не просто занимает позицию актера, он комментирует многие вещи с точки зрения фильммейкера. Он чувствует фильм. В нем есть какой-то внутренний ритм, который позволяет ему совмещать одно с другим. Это меня очень впечатлило.

Расселл: Я разговаривал с ним, когда вы работали над «Выжившим». Тогда было не ясно, состоятся ли съемки из-за погодных условий, поэтому он думал сыграть певца в «Джой». Лео одновременно рассматривал роль этого певца и приобретал дикий брутальный вид для твоего «медвежьего фильма», так я его назвал. Я приехал к нему домой и спросил: «Ты что, собираешься примерить медвежью шкуру?». А он даже не думал в таком ключе, он думал именно как фильммейкер.



От кого вы узнали о кино больше всего?

Хупер: Во время съемок «Главного подозреваемого 6» я сказал Хелен Миррен: «В следующей сцене ты должна пройти от этого места до этого». И она спросила: «А почему, собственно, я должна ходить?». Я начал объяснять и в какой-то момент понял, что выдыхаюсь и не могу ее убедить. «Я буду стоять у окна и курить», — заявила она. И вдруг я понял, что нет никакой веской причины заставлять ее героиню ходить. Эта идея с выкуриванием сигареты значительно лучше передавала состояние сдавшегося человека. Тогда я осознал, что у великих актеров есть свое представление о мизансценах. И с тех пор я никогда не давлю на них по поводу того, как их снимать.

Бойл: У нас было огромное количество репетиций перед началом съемок «Стива Джобса». Бывает, просыпаешься утром в каком-то ступоре... Тогда Майкл Фассбендер спросил, снимаю ли я репетиции. И мы начали их снимать. Теперь я всегда буду так делать. Это всех воодушевляет и заставляет собраться.



Тарантино: Есть одна вещь, которая объединяет меня и Ридли. Мы оба сделали наш первый фильм с Харви Кейтелем. Он научил меня одной вещи: не нужно помогать актерам в первую читку. Не нужно говорить им, какую ты хочешь получить сцену. Так можно пропустить какие-то актерские фишки. Надо позволить им проявить себя. Я продержался на этом 21 год.

Скотт: Я никогда не репетировал, ни разу. Но я всегда делал подробный режиссерский план всего сценария перед началом съемок.

Сожалеете ли вы о чем-то в своей карьере?

Скотт: Нет, ни о чем не сожалею.

Бойл: Я делал небольшой семейный фильм «Миллионы». Это замечательный проект про маленького мальчика и его маму. И одна из известных песен The Clash должна была играть в конце. Но меня убедили убрать ее. Это единственное, что приходит мне в голову.

Расселл: Я думаю обо всех очень хорошо, что делает меня наивным. Даже при наборе команды для съемок я иногда беру людей, зная, что мы на разной волне. Это всегда заканчивается плохо...

Хупер: Я всю жизнь борюсь с тем, чтобы о чем-то сожалеть. Каждый раз, когда снимаешь кино, на это уходит два года твоей жизни. Это огромные инвестиции, и нет никакой гарантии, что ты найдешь свою аудиторию. Я постоянно боюсь отойти от сценария, даже когда понимаю, что необходимо это сделать.

Тарантино: Единственная вещь, о которой я сожалею — это мое поведение. Если съемки затягиваются, я начинаю унывать, и в конце концов меня уже тошнит от всего этого. В такие дни мне очень стыдно за себя, я становлюсь сварливой задницей. Все говорят: «О, Квентин не в духе, держитесь от него подальше!». Я действительно сожалею об этом.



Есть ли какие-то особенные воспоминания о фильме, который вы так любите?

Тарантино: Думаю, это был танцевальный поединок в «Криминальном чтиве». Идея просто возникла в моей голове, а ее реализация зависела от того, сможет ли Траволта станцевать. На выходе я получил отличного танцора, на которого люди хотели смотреть. Эту часть я никак не мог уловить, пока не посмотрел фильм со зрителями. В момент, когда он снимает туфли, по залу пробежал шепот: «Он будет танцевать!». Я тогда только начинал свою карьеру, и мне запомнился этот чудесный и очень трогательный момент.



Источник: The Hollywood Reporter