Петербуржцы и москвичи познакомились с «живыми картинами» братьев Люмьер в апреле 1896 года — всего через четыре месяца после парижан.    С тех пор кинопрокат стал не только выгодным бизнесом, но и чрезвычайно важным воспитателем умственных, культурных и нравственных запросов нации. «Кинематограф вторгся в самую толщу малообразованной и полуинтеллигентной публики, — писали «Московские ведомости, — сделался учителем «красивой» жизни, образцом «красивых» жестов, примером… И публика всех слоев общества валом валит в «доступные театры» (Московские ведомости. 1917. №53). Число кинотеатров росло стремительно. «Живые картины» стали обязательным аттракционом на всех ярмарках и народных гуляньях. Кинопредприниматели в докладной записке, поданной 7 сентября 1916 г. министру торговли и промышленности, указывали, что в России имелось «около 4 тысяч кинематографических театров, средняя посещаемость которых достигает ежедневно 2 миллиона человек!» (Гинзбург С. С. Кинематография дореволюционной России. М.: Аграф, 2007. С.189). 52 российские кинокомпании произвели 499 фильмов.

Духовные и светские власти отнюдь не считали подобное положение вещей благом для страны. За несколько дней до Февральской революции преосвященный Феофан епископ Вятский беседовал с императрицей Александрой Федоровной о причинах «ужасающей деморализации народа». Одной из причин нравственного разложения Феофан считал кинофильмы, «которые теперь можно видеть в любом местечке... Эти мелодраматические приключения, сцены похищения, воровства, убийства, слишком опьяняют простые души мужиков; их воображение воспламеняется; они теряют рассудок». В доказательство своих слов епископ привел многочисленные случаи дерзких преступлений, зарегистрированные за последние несколько месяцев 1916 года в ряде губерний. Средства от подобного зла Феофан предлагал искать в «энергичном влиянии духовенства». Но епископ признавал, что большинство священников «опустилось и испортилось» и «они не имеют никакого влияния на прихожан» (См. Палеолог Морис. Царская Россия накануне революции. М., Петроград, 1923).

Заметим, что это было сказано на пике «материального» могущества Церкви, в то время, когда число православного населения в пределах Российской империи составляло больше 80 млн. обоего пола. «Приходов во всех епархиях числилось около 37.000; соборных церквей, с прихожанами и без них — 720, церквей при общественных и государственных учреждениях — около 2000. Монастырей, штатных и заштатных, мужских 440, с 8000 монахов и 7500 послушников, женских — 250, с 7000 монахинь и около 17.000 послушниц» (Россия. Энциклопедический словарь. Л.: Лениздат, 1991. с.168).

И вот, оказалось, что вся эта огромная «армия Бога» не в силах противостоять «великому немому», в котором Церковь видела корень зла.«Справедливо кинематограф называют «великий немой», — полагал Амвросий, епископ Сарапульский. — Этот «немой» сильнее дурной книги, вернее худого театра развращает всех и грамотных и безграмотных» (ГАРФ. Ф. 102. 2 д-во. 1916. Д. 74). Епископ полагал, что в картинах уголовного и эротического содержания преподается методология преступлений. «Зло, вносимое в жизнь кинематографами, настолько очевидно, что нужно не говорить, а кричать об этом зле». Амвросий был убежден, что «увлечение кинематографическими зрелищами становится для многих страстью, увлечением наподобие запоя… Защитниками кинематографа могут быть только …люди наживы или безрелигиозные. Всенощные богослужения способны во много раз лучше самых хороших картин… облагородить душу».

Если за рубежом, главным образом во Франции, по заказу Католической церкви выпускалось множество фильмов на сюжеты Ветхого и Нового заветов, то Православная церковь пыталась воздействовать на кинематограф одними запретами.
Первой лентой, вызвавшей вмешательство Православной церкви, стал фильм “Рождение и жизнь Христа в картинах”, привезенный в Петербург ранней весной 1898 г. Историку русского кино запомнились отроческие впечатления от этого просмотра: “Я считаю эту картину не превзойденным до сих пор шедевром. Как памятник кинотворчества, этот фильм неповторяем. Начиная с ведущей волхвов кометы (двигавшейся на двух проволоках и постоянно судорожно дергавшейся), и бога Саваофа, с сонмом ангелов возносившегося на грубо размалеванном картонном облаке на канатах, замаскированных газовой материей наподобие облачков, и кончая опереточными херувимами в длинных балахонах и с толстыми щеками, — все в этой картине было бесподобно. Более нелепой и неумелой пародии я никогда в жизни своей не видел. И, вместе с тем, публика, смотревшая этот фильм (по приказу полиции — без шапок), неистовствовала. Женщины плакали, а во время сцены распятия почти на каждом сеансе происходили истерики”. (Лихачев Б. История кино в России (1896—1926): Материалы к истории русского кино. Ч. 1. 1896—1913. Л., 1927. С. 39).

30 марта 1898 г. чиновники Синода суммировали свои требования к экрану, а 4 мая Департамент полиции разослал их в специальном циркуляре, адресованном главам местной исполнительной власти: “Священный Синод постановил воспретить на будущее время при устройстве зрелищ показывать путем живой фотографии (кинематографа) священные изображения Христа Спасителя, Пресвятые Богородицы и Угодников Божиих» (ГАРФ. Ф. 102. 2 д-во. Циркуляр департамента полиции №2094 «О кинематографах» от 2 мая 1898 г.). Впоследствии МВД дополнило, что «безусловно не могут разрешаться к постановке картины, изображающие …сцены из жизни духовенства, направленные к умалению престижа лиц духовного звания».

Однако, несмотря на запреты, библейские сюжеты на экран все-таки попадали и более того, они оставались ударными номерами кинопрограмм вплоть до начала 1910-х гг., а отношение к ним местных властей было вполне снисходительным (Лихачев Б. Указ. соч. С. 78).
Журнал «Сине-фоно» от 1 мая 1909 г. сообщал о характерном эпизоде, произошедшем в театре «Moulin rouge» в Петербурге: «Во время демонстрирования того места картины «Блуждающая душа», где апостол Петр не допускает душу в рай, из мест для публики раздалась отборная ругань. «Это богохульство! Это издевательство над религией!» — кричал неизвестный господин. Когда явился администратор театра, неизвестный господин назвал себя членом Государственной думы Пуришкевичем и потребовал снять картину с программы. Дирекция театра вырезала то место картины, где появляется апостол Петр. Через несколько дней местный пристав, получивший по этому поводу предписание градоначальника, подтвердил требование Пуришкевича о снятии картины»(Гинзбург С. С. Кинематография дореволюционной России. М.: Аграф, 2007, с.117).

А в 1910 г. московский губернатор, вопреки мнению церковных властей, разрешил демонстрацию фильма «Легенда о храбром Георгии», в котором путем «живой фотографии» повествовалось о подвигах преподобного Георгия Победоносца (ГАРФ. Ф. 102. 2 д-во. 1902. Д. 83).

Поэтому следующая история может рассматриваться, скорее, как исключение из правил: “Содержатель электротеатра в Рязани купец Шестов обратился к местному епископу Димитрию с просьбой разрешить демонстрацию в кинематографе картин библейского и духовно-нравственного содержания, без музыки. На прошении Шестова епископ Димитрий положил такую характерную резолюцию: “Я никогда ни в какое время не дам согласия и разрешения на то, чтобы в театрах и им подобных учреждениях показывались картины библейского и вообще православно-христианского содержания, ибо это есть не что иное, как поругание святыни христианской”” (Наша неделя. 1912. № 19. 20 марта).

Святейший Синод, губернское начальство, министерство внутренних дел и департамент полиции своими постановлениями и циркулярами пыталось регламентировать репертуар кинематографов. Не разрешались «картины противные нравственности и благопристойности» (ст. 45 Устава о наказаниях и 1001 ст. Уложения о наказаниях), «картины кощунственные» (ст. 73 – 74 Угол. Улож.), возбуждающие к учинению бунтовщического или иного преступного деяния (ст. 129 Угол. Улож.) и (согласно ст. 138 Уст. о предупрежд. прест.) «картины, публичное демонстрирование коих будет признано неудобным по местным условиям». В 1908 году московским градоначальником впервые был издан запрет на показ в кинотеатрах фильмов «парижского жанра» (то есть фривольных или порнографических по содержанию).

Указания эти массово нарушались. Так, в Харькове в кинематографе «Ампир» демонстрировалась картина «История одной девушки», изданная военно-кинематографическим отделом Скобелевского комитета — реалистическое изображение совращения молодой гимназистки порнографического содержания. Картина была разрешена цензурой. Губернатор закрыл кинематограф «Ампир», а потом открыл, «взяв подписку о воздержании от постановки порнографических картин, так как действуют развращающее на учащуюся молодежь, постоянно посещающую кинематографы».

Церковь пыталась регламентировать не только репертуар кинематографов, но и прокат. Так, в 1912 г. все зрелища в первую, четвертую и страстную недели Великого поста были запрещены. Хотя бывали и исключения, как, например, с картиной «Пьянство и его последствия», выпущенным акционерным обществом «А. Ханжонков и Ко» по заказу Всероссийского трудового союза христиан-трезвенников ко дню проведения в апреле 1913 г. Всероссийского праздника трезвости. Фильм состоял из 4-х частей и демонстрировался в течение двух часов. В этой картине, поставленной при консультации врачей–психиатров, роль алкоголика играл И. Мозжухин (актер и кинорежиссер), который с редким мастерством изображал постепенную деградацию алкоголика, заболевшего «белой горячкой». Для этой ленты В. Старевич (мультипликатор, режиссер и оператор) снял необыкновенно эффектные по тому времени трюковые кадры, в которых в бутылке появлялся померещившийся алкоголику черт. Никандр, епископ Нарвский, разрешил в течение двух вечеров демонстрацию фильма в одном из храмов. Картина эта производила сильное впечатление на зрителей, «давая им наглядное понятие, как спиртные напитки губят физическую и нравственную мощь человека». В циркуляре департамента полиции от 22 декабря 1913 г., изданном по поводу этого фильма, московский вице-губернатор Джунковский предписывал: «Святейший Синод …признал возможным разрешить акционерному обществу «А. Ханжонков и Ко» демонстрирование в течение 4-ой недели Великого поста кинематографической картины «Пьянство и его последствия», строго научного характера, …считаю долгом присовокупить, что демонстрирование этой картины в течение недели Великого поста не должно сопровождаться какими-либо другими представлениями, а также музыкой или пением» (ГАРФ. Ф. 102. 2 д-во. 1912. Д. 74).

Церковь опасалась, что, посещая кинотеатры, молодежь отвыкнет от церковных богослужений. 2 декабря 1916 г. 30 членов Государственной думы, главным образом духовенство, внесли в комиссию по делам Православной церкви законопроект о запрещении увеселений во время всенощного богослужения накануне воскресных и праздничных дней. «В те часы, — указывалось в законодательном предположении, — когда церковный благовест созывает христиан на торжественную предпраздничную службу, …многочисленные кинематографы игрой электрических лампочек и музыкой созывают население и взрослое, и весьма юное для смотрения и слушания каких-то «небывалых по юмору фарсов» (например, «Кабачок веселых гризеток», «Отдай мне эту ночь»)» (Театр и искусство. 1916. №50. С. 1007). Думское духовенство было возмущено тем, что в православной стране было дозволено исполнение «сомнительных игрищ» в часы предпраздничного богослужения.

Тем не менее не следует думать, что отношение православного духовенства к экрану было единодушно отрицательным. С течением времени оно эволюционировало под влиянием тех, кто полагал, что “наглядное изображение событий, о которых нас учит религия, могло бы иметь очень большое воспитательное значение. Нечего и говорить о том, что в таких мистериях не может быть ничего оскорбительного для религиозного чувства” (Готвальт В.Кинематограф (“Живая фотография”). Его происхождение, устройство, современное и будущее. Общественное и научное значение. СПб., 1909. С. 65—66).

Летом 1912 г. в духовных кругах Москвы оживленно дебатировался вопрос об использовании кинематографа в церковной службе. Сторонники этого нововведения считали, что, раз “в церквах ведутся собеседования на темы из Священной истории, кинематограф может наглядно иллюстрировать эти чтения”. Один из иереев, пожелавший, впрочем, остаться неизвестным, заявил репортеру:“По моему мнению, идея применения в церквах кинематографа очень ценна. События из священной истории или описания святых мест, иллюстрированные на экране, могут лишь усилить благоговейное настроение. Наглядность изображения событий позволит малоразвитым слушателям сильнее и более точно усвоить предлагаемое их вниманию”.

Но в массе своей духовенство все-таки относилась к кинематографу сугубо отрицательно. Мнение ортодоксов выразил протоиерей о. Сергий Успенский: “Не могу допустить даже мысли о том, чтобы в церкви был установлен кинематограф. Там, где совершается великое таинство, не место для зрелищ. Пусть это будет иллюстрация событий Священной и церковной истории, пусть будет изображение святых мест — все равно. Кинематограф вводит в храм толпу, которая будет думать в нем не о Боге, не о молитве, а о развлечении” (Кинематограф в храмах // Голос Москвы. 1912. 24 авг.).



Источник