«Давай разведемся» – полнометражный дебют Анны Пармас
В прокат вышла комедия «Давай разведемся» – полнометражный дебют Анны Пармас, постоянного соавтора Авдотьи Смирновой и режиссера самых громких клипов «Ленинграда». Главная героиня фильма врач-гинеколог Маша (Анна Михалкова) очень много работает, пока ее муж Миша (Антон Филипенко) сидит дома с двумя детьми. Чтобы порадовать мужа, Маша дарит ему абонемент в фитнес-клуб – и вскоре обнаруживает, что Миша ходит туда не только из любви к спорту. «Эта история не автобиографична, это микс из всевозможных историй, которые я услышала, болтая за бокалом вина с подругами», – говорит Анна Пармас.
Когда Анна Михалкова прочитала в сценарии, что ей надо будет появиться на экране в нижнем белье, она как это восприняла?
У Анны Никитичны прекрасное чувство юмора. Она сказала: «Вот я и дожила до того, чтобы сниматься обнаженной. До 45 лет таких предложений не поступало, а тут нате». В общем, отшутилась, но героически это вынесла. Она вообще очень самоотверженная артистка.
Как и Антон Филипенко: вы рассказывали, что он поправился на 12 кг, чтобы соответствовать образу героя. А как получилось, что Миша, его персонаж, сидит дома с детьми уже пять лет?
Довольно обычная ситуация: у нее пошло на работе, а у него как-то затормозилось. Нефтегазовый кризис или закрытие месторождений – Миша же у нас геофизик. Ему кажется, что он не реализован, хотя что дурного в том, что он человек-забота.
Как они встретились и почему друг друга полюбили?
В фильме была сцена знакомства Маши и Миши – самая первая. Там задавались и главные герои, и Мишин друг Санек, и жена Санька, и героиня Светы Камыниной Алена. Это были стремительные роды у жены Санька, и Санек оставлял Мишу вместо себя, а сам убегал, потому что «Финны-финны, контракт на миллион, а ты, грустинка моя...» Но потом продюсер Сергей Сельянов посоветовал ее убрать, потому что она тормозила действие, я посмотрела фильм целиком без нее и поняла, что это действительно не так важно. Люди по-разному знакомятся. А вот эта точка в отношениях, когда они рушатся, всем знакома. Думаете, про это надо рассказывать в интервью?
А почему нет?
Люди, может, еще фильм не видели, а им рассказывают про сцену, которой там не будет. А еще там не будет вот такой сцены хорошей... Монтаж – это же история про то, как окончательно создается кино. Оно в сценарии – одно, на съемках – уже немножечко другое и совершенно третье оно на монтаже. Когда увидела первый монтаж фильма «Два дня», очень удивилась. Мне казалось, что у нас кино про музейную работницу Машу, героиню Ксении Раппопорт. А получилось про двоих, и даже в какие-то моменты перекос в сторону Федора Сергеевича Бондарчука наблюдался. Кино от этого не ухудшилось ни на грамм, это мое просто ощущение: ты написал, и должно быть, как ты себе там напредставлял.
Вы поэтому и решили стать не только сценаристом, но и режиссером?
Моему подвижному характеру ближе работа режиссера. Режиссер что – поорал на площадке, побегал, рот закрыл, рабочее место свободно. А сценарист изо дня в день должен сидеть и писать. Хотя сценаристом я тоже в удовольствие работаю. Просто в какой-то момент тебе действительно вдруг очень-очень хочется эти картинки, которые ты представлял, когда писал, попытаться оживить самому.
И как – в «Давай разведемся» получилось то, что вы задумывали?
Конечно, нет. Была задумана более гротескная история, а получилась более близкая к жизни. Я старалась снимать так, чтобы не юмор актеры играли, а драму и ситуацию. Юмор вылезет так или иначе, потому что люди говорят глупости, делают глупости... Но то, что хотелось сказать, оно и сказалось.
Вы говорили, что кино не автобиографичное, а собирательное. Но что-то же и от вас там есть?
Песня Богушевской «Ангел моей печали». У меня в жизни был сложный драматический момент, и подруга мне сказала: «Знаешь что, я тебе сейчас запишу так называемый девичий плакательный плейлист. Чтобы вся эта гадость из тебя выходила, нет ничего лучше музыки. В этом плейлисте была Ветлицкая «Посмотри в глаза», «Океан Эльзы» «Видпусти», группа «Колибри». Поскольку подруга выстраивала плейлист так, чтобы вырулить на хорошее, в конце был Шура с песней «Ты не верь слезам, все вернется». А Богушевская встала в середину и центральной так и сохранилась у меня в башке.
Драму вы хотели бы снять?
Наверное, нет, потому что я не чувствую в себе драматизма, нерва, трагичности. Получится вымученный выплеск честолюбия, желания снять драму. Я очень быстро отхожу, начинаю высмеивать саму ситуацию или себя в ней. Мне это помогает легче справляться с проблемами. Поэтому за драму я, наверное, не возьмусь. Мне бы хотелось попытаться в следующей комедии добиться чуть большего драматизма. Но даже если я его не добьюсь, а просто облегчу кому-то жизнь и вечер, это будет уже прекрасно.
А как же «История одного назначения»?
Это был самый тяжелый сценарий. Тут надо объяснить, что я абсолютно счастлива, что мы встретились с Авдотьей Смирновой в этой жизни. Я ей благодарна невероятно за веру в меня, за все уроки, за все возможности. Она бесконечно отбрыкивается, говорит: «Дура ты, Аня. Ты сама своего таланта не видишь». Это она там что-то видит. И вот в Дуне есть механизм глубокой драмы. Она ее чувствует, она ее понимает. Но сама она была страшно занята и посадила писать нас с Павлом Басинским, собираясь подключиться потом. Я жаловалась, что не могу даже думать в направлении трагедии. Явсе равно скатывалась в комедию. У меня болело сердце за героев. Это так странно, когда на тебя работа влияет просто метафизическим образом. Как будто тебя самого корчит. Больше я так, наверное, не смогу. Когда Дуня подключилась к нам с Пашей, это был уже тот момент, когда хоть святых выноси. И тут она нас спасла. И нас, и сценарий.
Вернемся тогда к «Давай разведемся». Как вам удается делать так, что там каждая реплика смешная?
У меня были фантастические соавторы. Девушки с великолепным чувством юмора. С чувством смешного. Талантливые сценаристки – Мария Шульгина и Елизавета Тихонова. Заполучить их себе – это первое, что мне удалось. А дальше началось то, что в сценарном деле называется «сосредоточиться и писать диалоги». С одной стороны, они должны естественно произноситься. С другой стороны, кино – это художественная правда, поэтому мы делаем их чуть более интересными и парадоксальными. Например, Мишу поймали на измене. Что при этом происходит? Мужчина же не в состоянии признаться, это просто физически невозможно. Поэтому он начинает уходить от прямого вопроса в какие-то дебри.
Объяснять Маше, что чернозем надо удобрять.
Она вслушивается, пытается понять, а где ответ-то на этот вопрос. И пока не находит его. И потом впрямую спрашивает: «У тебя что, другая баба?» И здесь ей не отвечают! Мы все проговаривали, когда писали. Ходили за Мишу, за Машу... Мы и с Дуней так делаем, она человек артистичный. В фильме «Два дня» есть сцена, когда Бондарчук приезжает в музей, и все выходят на коленях. И Дуня ходила на коленях и показывала! «Вот в этом положении у нас культура находится».
А почему Миша читает «Финансиста» Драйзера?
Это особое удовольствие. Миша все время читает, закрывается от всех книгой. Художник Аня Козлова притащила целую библиотеку разных книг макулатурно-советских. И когда я увидела Теодора Драйзера, я сказала: «Ну конечно, «Финансист». Безусловно!» Среди вырезанных сцен была чудесная, когда Миша у Оксаны в постели читал «Французскую волчицу» Мориса Дрюона.
А почему и ее вырезали?
Я осознала уже в процессе монтажа, что невозможно рассказать про все. Ты и про это знаешь интересное, и про это можешь смешно. Но когда все, что ты хотела сказать и отстаивала перед продюсерами до последнего, ты вывалила на монтажный стол, то поняла, что за гарниром потерялось основное блюдо. Ты же хотела рассказать историю вот этой женщины, Аня, тогда зачем у тебя такая куча подробностей? Таких интересных, ненужных и уводящих в сторону. Дальше начинается процесс отделения главного от второстепенного.
Есть юмор словесный, а есть визуальный. Вот Маша идет кутить с полицейскими и, проходя через участок, царственным жестом распускает волосы. Такие моменты прописываются в сценарии?
Я солгу, если скажу, что все знала заранее. Но история с распусканием волос была. Почему народу так нравится песня «Гуляй, шальная императрица?» Это ощущение королевы внутри – алкоголь его, безусловно, дает. Конечно же, Маша должна была распустить свой пучок.
Полноценно проверяются такие находки, наверное, уже на публике?
На «Кинотавре», где была премьера, я хотела сбежать из зала. Мне было очень страшно. Но продюсер Наташа Дрозд сказала: «Надо посмотреть с залом. Надо понять какие-то вещи». Я говорю: «Наташ, а если у меня инфаркт, например, будет? Я чувствую, что у меня сейчас предынфарктное состояние». Она говорит: «Если что, спасем, выведем, сядешь близко к выходу». И я посмотрела вместе с залом. Адреналин такой – даже реплик не слышишь, потому что колотится в ушах. А дождаться первого смеха, когда ты представляешь комедию... Мне казалось, это было в жизнь длиной.
Какие у вас ощущения перед прокатом, страшно представить.
Чего лукавить, хотелось бы, чтобы фильм был успешен в прокате, чтобы как можно больше людей его посмотрело и посмеялось. Мне с какого-то момента понравилось готовить. Я стараюсь не заглядывать, конечно, в рот: «Ну как, ну как?» Но смотрю: тарелка чистая – ага. Это ощущение сродни. Ты что-то делаешь...
И хочешь угостить.
И чтобы понравилось. Приходите еще, гости дорогие.
Чем теперь будете угощать?
С одной стороны, ужасно хочется снять боевик. Как первый «Крепкий орешек». Я обожаю этот фильм, считаю его эталоном. А с другой – продолжать тему женского самоопределения. Потому что я еще столько смешного знаю про это и трогательного. Я пока нахожусь на распутье. Аккумулирую. У нас с Дуней так сценарные тупики назывались – ну ничего, это мы сейчас аккумулируем.
Какой был самый долгий период аккумулирования?
Авдотья сейчас снимает сериал «Вертинский». Сценарий к нему мы писали с 2012 по 2014 годы. Там у нас был мощнейший тупик, наверное, таких больше и не было. Во второй серии наш главный герой перемещается из Петрограда в Одессу, где дальше происходит действие. Мы встречались с Дуней, садились и говорили: «Итак, Одесса». Так было примерно дней двадцать. Потом мы уже смеялись, потом уже не смеялись, а плакали. И теперь любой сценарный тупик мы обозначаем так: «Что у тебя там – итак, Одесса?»
Текст: Полина Сурнина
